Читаем Сумрак полностью

Фонари припаркованных во дворе автомобилей бросали свет на дверь и освещали вестибюль. Это сбивало старика с толку. Он попытался представить себе, что происходит, но это ему никак не удавалось, во всяком случае, не так быстро, как следовало бы в такой ситуации. Он понимал, что все будет разворачиваться без его участия, он просто случайно оказался в гуще событий, беззащитный и одинокий на незнакомой и чужой лестничной площадке. В какой-то момент он был близок к панике, но потом ему стало ясно, что между призраком у входа в гостиницу и светом фар нет вообще никакой связи. Вероятно, это был мясник, который несколько раз в неделю по ночам ездил на большой мясной рынок. К задней стене нового дома была пристроена увитая плющом беседка, ограничивавшая двор с южной стороны. Он вдруг вспомнил об этом и явственно представил себе усики вьющегося растения. Несомненно, это светят фары автомобиля мясника, светят на вход в дом, одна фара светила ярче, чем вторая, прикрытая листьями, более мутно и пятнисто. Старик увидел очертания огнетушителя, пока свет фар перемещался по вестибюлю, а потом две блестящие точки, чьи-то глаза.

— Меня заперли! — закричал незнакомец.

У него был громкий, низкий и гулкий голос. Колени его раздались в стороны, и старик увидел, как что-то блеснуло, что-то висящее на кольце, прикрепленном к цепочке. Это что-то, вращаясь, намоталось на палец незнакомца. Старик почувствовал, что его сердце сильно забилось, когда свет на короткое мгновение выхватил из темноты цепочку. Это было похоже на очарование, какое испытывает маленький ребенок от круговых вращательных движений, подумалось старику. Цепь начала разматываться, скорость вращения предмета увеличилась, хотя в действительности дело было в том, что глаза старика были не способны так же быстро следить за движением. Потом пикап мясника свернул за угол, промелькнули уложенные в кузов пустые мясные лотки, раздался натужный рев мотора, водитель прибавил обороты, автомобиль выехал в проулок, и шум стих на пустынной мокрой улице по ту сторону ряда домов. Старик всегда, по какой-то необъяснимой причине, боялся такого шума.

Прихожая целиком, не считая светлого круга возле коврика, снова погрузилась в темноту, а перила лестницы, уходившие из-под его руки, как покатая рельса, в паре метров ниже растворились в непроглядной черноте. «Интересно, — спросил себя старик, — почему незнакомец не крикнул с самого начала, у него такой громкий голос, что его крик сразу бы услышали, и незачем было бы тогда ломать замок». В этом было что-то типичное для молодых людей, он часто видел такое. Что это могло быть? Вероятно, известная привычка к обращению с неодушевленными предметами, перенесенная в ситуации, когда надо общаться с людьми.

— Вы вообще меня слышите, — кричал незнакомец, — я не могу выйти отсюда.

В его голосе явственно проступала паника, это было краткое, едва заметное колебание, трепещущая модуляция высоты тона, но старик не был в этом вполне уверен, как не был уверен и в том, что не погрузился на какой-то краткий миг в свои мысли так глубоко, что вообще перестал слышать незнакомца.

Незнакомец между тем высоко поднял ключи. Стержень одного из них был сломан. Человек вскочил на ноги и включил в вестибюле свет. Стало видно помещение без окон, стол портье, за которым находилась стеклянная полка с ручным колокольчиком и пустым, разделенным на гнезда ящиком для ключей.

— Вы должны что-то сделать с замком, — продолжал незнакомец, — его заедает, вы же сами видите.

Он поднялся по лестнице, перешагивая сразу через две ступени.

Незнакомец остановился прямо перед стариком, и они посмотрели друг другу в лицо. Старик испугался, сам не понимая почему. У незнакомца были длинные, очень сильные руки, такие длинные, что костюм из-за этого казался слишком коротким. Пиджак был распахнут, из-под него виднелась тонкая белая сорочка, между ней и кожей, словно маленькая тень, виднелись густые волосы, покрывавшие грудь.

— Мне очень жаль, — сказал он, до него, кажется, только теперь дошло, что перед ним не служащий гостиницы. — Я, наверное, вас разбудил, но мне надо выйти во двор и кое-что выгрузить из машины.

— Здесь есть второй выход, — тихо произнес старик.

Он наклонил голову, коснулся ею тела незнакомца и очень сосредоточенно вытянул себя на лестничную площадку. Старику показалось, что от незнакомца веет какой-то сыростью, то ли потом, то ли дождем, он не мог разобрать, но воздух вблизи человека стал прохладным и издавал маслянистый запах мокрой шерсти. На лодыжке, там, где задралась брючина, был виден какой-то желвак.

— Подождите, — сказал незнакомец, — я подержу вам дверь.

Он осторожно протиснулся мимо старика и прошел еще пару шагов. Потом до него дошло, что старику потребуется какое-то время, чтобы добраться до конца коридора. Он в нерешительности остановился и вдруг вспомнил о снятом им номере. Да, похоже, что эта мысль только сейчас пришла ему в голову. Он быстро окинул взглядом ряд дверей, подошел к одной из них, надавил на ручку и исчез внутри. Комната была не заперта.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза