Сунь Ят-сен

В плане контрреволюционного заговора был еще один раздел, самый секретный и тщательно оберегаемый от чужого глаза. Даже главарь «бумажных тигров» не был посвящен в его детали. Этот раздел касался физического истребления революционных руководителей, убийства Сунь Вэня и его ближайших товарищей в момент вооруженного нападения бандитов обоих Чэней на Кантон.

В этом сверхсекретном плане определенное место отводилось контрреволюционной группе Фэн Цзы-ю, уже имевшей связь с Чэнь Лянь-бо. Была взята на учет как возможный союзник и контрреволюционная группа Дай Цзи-тао. Но в этом плане было кое-что и поважней: связи с командованием и штабом 2-й Гуандунской армии, с ее командующим Сюй Чун-чжи и офицерами его штаба. Сюй Чун-чжи опасался непосредственно иметь дело с заговором, он действовал при посредстве бывшего начальника кантонской полиции Вэй Бан-бина, связанного с «бумажными тиграми». В то время 2-я Гуандунская армия Сюй Чун-чжи была самой сильной по численности частью войск кантонского правительства. А командующий ее, оказывается, был связан с контрреволюционным заговором!.. Мало того, через некоего Лу Гун-ю, бывшего офицера бывшей 1-й Гуандунской армии, перешедшего на службу во 2-ю Гуандунскую армию, Сюй Чун-чжи связался с мятежником Чэнь Цзюн-мином, которому когда-то подчинялся. С заговорщиками были связаны гуансийские и юньнаньские генералы, служившие под командой Сунь Вэня, и некоторые офицеры других частей армии кантонского правительства.

Была еще группа, наиболее засекреченная и законспирированная, — группа Чжу Чжо-вэя — Ху И-шэна. Этот Чжу, бывший офицер авиации, имел постоянный «провод» на Гонконг, откуда получал деньги и указания. При нем состоял десяток или больше платных убийц, готовых за определенную сумму выполнить любой «заказ». Чжу проживал в Кантоне открыто, никто его не трогал, все его дела (кровавые и грязные) обделывались на квартире Ху И-шэна, брата одного из виднейших гоминьдановцев Ху Хань-миня. Ху И-шэн был оборотной стороной Чжу Чжо-вэя и его наилучшей защитой. Тот выполнял, Ху И-шэн обеспечивал информацией, прикрытием, явками[11].

Существование столь обширного заговора не могло оставаться долгое время неизвестным кантонским властям. Но можно ли было ожидать, что Чан Кай-ши, под командой которого находились лучшие части кантонских войск, или Ху Хань-минь, фактически покровительствовавший своему преступному братцу И-шэну, поднимут массы на борьбу против новых злодейских замыслов империалистов и их китайского реакционного охвостья? Жизнь Сунь Вэня, само существование революционной базы на Юге были в большой опасности.

И к тому же Сунь Вэнь был болен. Тяжко болен… Еще никто не знал об этом.

В это время он выполнял еще одну трудную задачу. В январе, когда еще заседал конгресс Гоминьдана, начал он читать серию лекций о «Трех народных принципах». Заново написать то, что погибло в огне в ту страшную ночь, 16 июня 1922 года, не было ни сил, — ни времени, ни материалов. Он решил устно изложить товарищам по партии свои взгляды по важнейшим вопросам теории революционного преобразования китайского общества, чтобы они могли лучше, успешнее самостоятельно вырабатывать революционное мировоззрение. Первому разделу — принципу национализма — он посвятил шесть лекций. Второму разделу — принципу народоправства — столько же. И столько же лекций думал он прочитать о третьем (важнейшем) разделе — о принципе народного благосостояния. Читал вначале по одной лекции в неделю. Иногда приходилось переносить очередную лекцию на следующую неделю или откладывать на две недели. 24 августа он читал четвертую лекцию по принципу народного благосостояния. Уже перед самым концом лекции ему стало очень плохо. Страшная боль раздирала правый бок. Он упал и потерял сознание.

Больше всех других он переживал случившееся. Нельзя показывать свои слабости на людях. И нельзя доставлять радость врагам.

Дома, когда остался один, тщательно прощупал правую сторону живота. Печень явно увеличена, уплотнена, и край ее неровный. Неужели опухоль?

Советоваться с врачами? Оперироваться? Если с печенью плохо — операция ни к чему. А вмешивать в дело врачей, значит поднять шум. Нет! Его болезнь — государственная тайна. Об этом никто не должен знать. Никто. Если завтра в Сигуани узнают, что он тяжко болен, завтра же oб этом будут знать Гонконг и весь враждебный мир контрреволюции, а послезавтра этот мир постарается обрушиться на революционную базу всеми силами, которые уже подготовлены тайно или развертываются явно. Но, с другой стороны, знать о том, что он, быть может, опасно болен, и ничего не предпринимать — разве это не равносильно самоубийству? Пусть! Сейчас весть о его болезни может обострить опасность для революционного дела. Значит, сейчас нужно скрывать и молчать. Только бы унять боль, не дающую ни думать, ни работать…