Сундучок, в котором что-то стучит

У каждого из нас, коротковолновиков, господа, есть круг своих друзей по эфиру, и очень часто эти круги соприкасаются. Так, на счастье, заочный друг уважаемого Геннадия, уважаемый Мик Джеггер, почтальон с Фолклендских островов, оказался и моим заочным другом. Я пустил в ход других своих заочных друзей, включая вашего соседа, уважаемого Цитронского Льва Степановича, принес жертву радиобогу Мегагерцу… ну, не будем уточнять, ну, пару кур, корзину рыбы, ну, кое-что еще… короче говоря, господа, Мегагерц оказался милостив, и мне удалось почти точно установить, что таинственные размытые сигналы идут от Германа Фогеля, с атолла ГФ-39. Увы, сигналы отсюда больше не повторялись, и мне пришлось выйти в море на каноэ. Впрочем, я рад, что встретился с вами и что мы теперь лежим все вместе на этом хорошем песке и можем все вместе разделить радость встречи с Германом Фогелем, который сейчас приближается к нам.

К ним приближался гигант непонятной расы и непонятного возраста. Мускулистые бронзовые плечи и мускулистые черноватые ноги несли на себе обрывки одежды, которая, возможно, была когда-то сукном цвета хаки, но, возможно, и батистом цвета перванш. Длинные, спутанные пегие волосы ниспадали на плечи, длиннейшая пегая борода была заткнута за пояс. Цвета глаз нельзя было различить из-за нависших пегих бровей. Приблизившись на расстояние двадцати метров, гигант вынул из сумы две гранаты, поднял их над головой и прокричал на каком-то немыслимом языке, в котором клокотали русские, немецкие, французские слова, а также звуки моря, скрип пальм и вой ветра:

— Если вы не гутентаген, а геген мир… у-у-у-скр-трек… нихт добро пож-ж-жа-а-гломп-гломп-ло-о-о-о-вать… шерше дизе папир… их буду вас эксплоз-з-з… тр-р-р… кх!

Смысл приветствия, кажется, был ясен всем присутствующим:

«Если вы пришли сюда с дурными намерениями, я взорву вас на месте!»

В подкрепление своих слов гигант выразительно помахал своими ржавыми гранатами.

Воцарилось смущенное молчание, и вдруг Четвёркин Юрий Игнатьевич, резво вскочив на свои легкие ноги, устремился к гиганту с распростертыми объятиями.

— Шер ами! Обер-лейтенант Герман Фогель, елки точеные! Ей-ей, милостивые государи, через пятьдесят девять лет приятно встретить даже бывшего врага! Вы помните, обер-лейтенант, как я сбил ваш «альбатрос» в 1915 году в трех верстах к северу от Перемышля? Я зашел к вам в хвост на своем «ньюпоре» и швырнул в ваш аппарат целый тюк горящей пакли!

— Доннерветтер! Поручик Четвёркин? — взревел гигант, выронил свои гранаты и заключил бывшего неприятеля в объятия. — Кр-р-р-ш-ш т, у-у-у-вз-з-з, — сказал он. — Унзер камф был жуткий шреклих… Ду бист в з-з-з-ы-ы-ы…

— Ах, елки точеные! — Юрий Игнатьевич стукнул Германа Фогеля по спине. — Позволь тебе представить моих друзей, семейство Стратофонтовых!

Вдруг все увидели, какого цвета глаза гиганта. Ярко-синие зрачки, казалось, выскочили из-под нависших бровей и остановились в священном ужасе. Он смотрел на семейство Стратофонтовых, словно на ожившие тотемы. Он рухнул перед ними ниц и простер руки, словно дикарь перед алтарем. Он, должно быть, и впрямь считал богами наших милых Стратофонтовых.

— Стратофонтовы! Натюрлихе фамилией… гр-р-р-р… россен! Глюклих! Бонжур! Щ-щ-щ-асть-ть-ть-ть-е!

Немалого труда стоило успокоить гиганта, внушить ему, что ничего невероятного не произошло, что Стратофонтовы — вовсе не миф, не гипербола, а самые обыкновенные миловидные люди. Решающую роль в этом деле сыграла баночка растворимого кофе, которую хлопотливый океан как раз подкатил к ногам компании. Мама Элла быстро вскипятила на непромокаемой зажигалке мужа банку воды и предложила икающему гиганту этот самый распространенный напиток современной цивилизации — «нескафе». Напиток произвел на Германа Фогеля чрезвычайно сильное и приятное впечатление. Он успокоился, улыбнулся и начал свой рассказ. Мы здесь даем лишь краткое изложение его рассказа, разумеется удаляя из него щелканье птиц, вой ветра и треск пальмовых веток.

РАССКАЗ БЫВШЕГО ОБЕР-ЛЕЙТЕНАНТА ГЕРМАНСКОЙ ИМПЕРАТОРСКОЙ АВИАЦИИ, А НЫНЕ ПРЕДСТАВИТЕЛЯ КОРЕННОГО НАСЕЛЕНИЯ АТОЛЛА ГФ-39 ГЕРМАНА НИКОЛАЕВИЧА ФОГЕЛЯ.

В конце лета 1914 года молодой сорокалетний российский подданный Герман Николаевич Фогель-Кукушкин лечил невралгию на купаниях в Баден-Бадене, когда разразилась первая мировая война. Герман Николаевич был интернирован германскими властями. Власти насильственным путем лишили его русской половины фамилии, объявили его немцем, засадили за руль «альбатроса» и приказали:

— Фогель, летай!