Сундук мертвеца. Путь Базилио

– Три, – лошок оскалил лошадиные зубы и полез мордой в карман попоны. Извлёк оттуда обслюнявленный кошелёк, кое-как развязал его грубыми пальцами с роговыми ногтями и отрыл на дне маленькие монетки.

– Вот! – он показал деньги на ладони. – Или так, или никак.

– Четыре, – упёрся Буратина. – Или так, или я другого покупателя найду.

Лошок, кривясь, добавил монетку.

Буратина сгрёб деньги, протянул лошарику аусбуху и отвалил.

Он прекрасно знал, что сборник тестов ничего не стоит: его выдавали бесплатно, вместе с рекламными материалами. Ему самому он в любом случае уже был не нужен: экзаменаторы наверняка пользуются другими тестами, чтобы исключить списывание. Зато у него было четыре сольдо.

Буратина подбежал к полной улыбающейся пупице, продающей билеты, и потребовал:

– Дайте мне билет, – на прилавок лёг ещё один сольдо, – в первом ряду.

Глава 67, состоящая в основном из того, что в простонародье называют мудовыми рыданиями – за каковое обстоятельство мы нижайше просим у читателя пардону

Павильон «Прибрежный», несколько ранее.

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ

Тайная Канцелярия Его Величества Тораборского Короля

Личное дело № 1029, сокращённо

ПРОИСХОЖДЕНИЕ: неизвестно (вероятно, от калуши)

ДАТА РОЖДЕНИЯ: неизвестна (не позднее 282 г.)

ФАКТИЧЕСКИЙ ВОЗРАСТ: неизвестен

БИОЛОГИЧЕСКИЙ ВОЗРАСТ: около 30 лет

ОСНОВА: бонобо

МОДЕЛЬ: шахид (версия 5.2)

ПОЛ: мужчина

ОСОБЫЕ СПОСОБНОСТИ: эмо-транслятор вне категорий; телепат

2-й категории; Дар предвидения (нестабильно)

НЕДОСТАТКИ: поэт

ПРАВОВОЙ СТАТУС: верноподданный Его Величества

ЛИЧНОЕ ИМЯ: Пиэрий Эагрид

ПОЗЫВНОЙ: Пьеро

Мальвина. Свет очей моих, боль моих чресел. Легче камень поднять, чем имя твоё повторить.

Плоть твоя – гиацинт, в персть цветка твоего погружаю свои восковые уста. Наше молчанье зияет пещерою чёрной.

Часовой механизм несчастной любви начинает заводиться во сне. Поутру мне грезится, что я проснулся и она рядом: теплый запах от шеи, острые позвонки, завиток голубых волос на подушке, никогда не вижу лица. Потом какая-то шестерёнка цепляется за нужный рычажок, тот лупит меня в сердце, и я просыпаюсь на самом деле. Постепенно понимаю, кто я и что со мной. После – переворачиваю твёрдую, слежавшуюся подушку и вытираю о неё заплаканное лицо.

Зажигаю лампу, и вслед за этим приходят тяжесть и нежность: тупая боль в затылке и ей симметричная резь в мочевом пузыре. Щурясь, вдеваю ноги в сандалии. Раньше они налезали плотно, сейчас болтаются. Я не знал, могут ли худеть ступни. Получается, могут. Ещё один важняцкий научный факт из моей жизни.

Было легче в движенье, когда над головой покачивается дырявый тент повозки, и копыта цомк-цомк, и отовсюду дует свет. Не тот огромный колючий свет вечности, как там, в Нангархаре, а мягкий, млеком сочащийся сквозь щелястое дерево. Млечный Путь – этот сверкающий ужас могли назвать таким домашним вкусным именем только здесь, в колыбели рода людского.

Я вставал и с телеги отливал на дорогу. О да, временами накатывало – как хотел бы я броситься вниз, навстречу земле, туда, под копыта коней, блядь вразрядку по клавишам мёрзлым! Быть раздавленным, смятым, убитым тобой, за тебя. Чтобы хоть так, хоть так, хоть так.

Жить надо меньше, вот чего. Жить надо меньше.

Но сейчас я просыпаюсь в холодной, как сердце возлюбленной, будке. За деревянной стенкой какие-то стуки и птичьи голоса. Мне нужно встать и дойти до сортира. Я мог бы поссать на берегу, но у меня не настолько романтическое настроение, чтобы ссать на берегу. К тому же Карабас предупреждал – они могут оскорбиться и оторвать мне пипу. Хотя зачем мне пипа? Для порядка, больше низачем, это-то я знаю точно. А зачем мне порядок? Хороший вопрос.

Но всё равно: прикинь, Мальвина, эти самые всё-таки существуют. И это многое объясняет – хотя на кой хуй мне оно сдалось, et si tu n’existais pas?

Ссать иду. Каждый шаг отдаётся где-то в локтях. В тесной вонючей кабинке мне становится даже хуже, чем только что. У меня сводит мышцы пузыря, и я не могу выжать из себя ни капли ссак. О, почему я, такой нежный, должен справлять грязную физиологическую надобность?! Стиснув зубы ждать, молчать, караулить отлив. Наконец пошла тёпленькая, и тут же резь пронзает канал, особенно там, унутре. Упс, я сделал это ещё раз. Дай мне орден, Мальвина, и с полки мне дай пирожок. И тебя не любить мне позволь. Но я знаю – ведь ты не позволишь.