Сундук мертвеца. Путь Базилио

– А вот и здрассьте, – долговязый тоже был датый, но умело датый, понимающий, как себя держать подшофе, скорее всего – много и профессионально киряющий в разномастном обществе и знающий себя под всяким градусом и углом. – Всё в порядке? – уточнил он, показывая глазами на рыжего.

– Вы мой ноутбук не видели? – депутат тем временем полностью покинул сферу внимания прапора, и тот притих. – Чёрный такой, резиновый? Я его на зарядку поставил, забыл куда.

– Ноутбук? Чёрный резинновый? Там, – долговязый мотнул головой в неизвестном направлении.

– Там – это где? – уточнил депутат.

– Вы его в залле под плитой, у щитка, поставвили, – пояснил долговязый. Депутат заметил, что долговязый не то чтобы заикается, а как бы удваивает некоторые согласные – на итальянский, что ли, манер. Было в этом что-то неестественное. Как и само лицо долговязого – не славянское, но и не восточное: такое лицо могло бы быть у немолодого араба, если б его как следует потереть ластиком и убрать цвет, а заодно пригладить всё торчащее и выпирающее. «Такие в разведке нужны», – подумал было депутат. Потом вспомнил, чем на самом деле занимается российская разведка, и сморщился, как от кислого.

Долговязый это истолковал по-своему: чуть наклонился, мягко тронул вспотевшую кисть государственного человека сухими пальцами.

– Не беспокойтесь. Ничего с вашим чемоданчиком не буддет.

Викентию Виленовичу и в самом деле стало спокойнее: он вспомнил.

Ноут он поставил кормиться у электрического щитка в помещеньице со свинцовым потолком, тяжёлым даже на вид. Помещеньице считалось наиболее защищённой частью комплекса и было рассчитано на полную изоляцию в случае чего. Впрочем, эта сторона дела волновала депутата в последнюю очередь. Важно было, что зал был рядышком, через две двери, так что можно было не бежать сломя голову за своим имуществом прямо сейчас – и потом не знать, куда его деть. А спокойно посидеть, уговорить фуфырик-другой. И подхватиться уже при сборах.

– Тост! Тост! – закричал кто-то жестяным военным голосом и застучал ложкой по стакану, пробивая звоном жужуканье и гундёж. – У Фирьяза Давлетбаевича! Созрел! Тост!

– Началось наше всё, – долговязый сыграл голосом трезвость и оттого в самом деле протрезвел секунд на двадцать. – Теперь придётся слушать. Давайте-ка сюда к нам, тут яйца с икрой. Хотя икра – те же яйца, только рыбьи, – философически заключил он, достигнув верхней границы абстрактного мышления, доступной российскому военному.

Викентий Виленович решил на старое место не возвращаться: рыжего прапора наконец накрыло. Он сидел в характерной позе, свесив голову на грудь, и уже готов был с грохотом пасть. Поэтому Кеша благосклонно кивнул и уселся на чей-то стул. Перед лицом оказалась чужая тарелка, измазанная едой, и захватанный пальцами стопарик. Депутат покрутил башкой и увидел высокий стакан для газировки, а рядом – графинчик с беленькой. Стакан и графинчик смотрели друг на друга недоверчиво, понимая, что не созданы друг для друга. Пархачик, однако, решил иначе: другой посуды чистой не было, а водки внезапно захотелось.

– Таарищи! – гавкнул генерал Давлетбаев, обрушив из-под потолка на головы гостей рассыпчатое эхо. – Один раз… гризантальна с растягом по моей команде… – он вдохнул, берясь за стопарик, нóлитый старым манером, всклянь, – за успешное окончание нашего Отечества три-четыре – у-ра!

Тост показался депутату не вполне удавшимся, хотя он понимал, что генерал имел в виду что-нибудь вроде окончания службы, или задания, или дежурств – чем они тут занимались и как это называется, он не знал и не хотел. Видимо, остальные тоже поняли генерала в хорошем смысле, поскольку шумно встали и относительно дружно прокричали «у-ра», с требуемым горизонтальным растягом. После чего лихо хлопнули и принялись рассаживаться обратно, скребя ножками стульев по бетонному полу. Пьяненькая тётенька дрожащими руками налила сама себе крымского шампанского и выпила отдельно.

Генерал не остановился. Он не собирался останавливаться на достигнутом. Судя по мыльному блеску глаз, он вообще не собирался останавливаться.

– Таарищи, внимание! – эхо снова запрыгало по залу. – Хочу сказать очень важные слова. Мы все… отдавая единый воинский долг… служили Родине, как отцы служили дедам… – заклекотал Фирьяз Давлетбаевич, делая в речи специальные военные паузы. Депутату казалось, что куски фраз вылазят у генерала изо рта, как пузыри, надуваются вокруг губ и потом с брызгами лопаются: бляп, бляп.

– Чётко исполняя свои воинские обязанности до последнего приказа о расформировании… мы не посрамили своим ратным трудом родные просторы и славу наших предков, военно-космических сил, ныне ракетных войск стратегического назначения…

Прапор наконец пал: классически, мордой в стол, с последующим оседанием тушки вниз под скатерть. Такого падения Пархачик не видывал с прошлого тысячелетия. Он мысленно зааплодировал, и тут же закружилась голова, закололо в груди и подступило явственное ощущение чего-то нехорошего.

Депутат тряхнул головой и наваждение пропало.