Сундук с серебром

Когда он пришел ужинать, всем стало ясно, что он плакал. Умывание не смогло скрыть того, что лицо у него распухло и глаза покраснели. Видно было, что он зол и разобижен. Сидящих за столом он не удостоил даже взглядом, будто они в чем-то перед ним виноваты. Он хмурил брови и сердито черпал из миски. С ложки у него текло на стол.

Домочадцы удивлялись. В чем дело? Что с ним случилось? Они привыкли видеть его смеющимся, а не заплаканным.

— Что это ты такой кислый? — спросил наконец Меяч.

Тинче не поднял глаз.

— Ясное дело, — сказал батрак. — На дудке заигрался, пустил скотину в огород, вот его за потраву кто-то и отделал.

Тинче не мог больше сдерживаться. Он швырнул ложку на стол.

— Гривариха мне всыпала, — выкрикнул он срывающимся голосом.

Нежка ощутила устремленные на нее взгляды. Кровь прихлынула к щекам. Она знала, за что ему так влетело. Но к чувству удовлетворения примешивался страх. По спине ее пробежали мурашки, рука дрожала. Ей очень захотелось оказаться сейчас где-нибудь в другом месте.

— А за что она тебя? — спросил хозяин.

— Она сказала… сказала… что я пугал Нежку…

Нежка обвела лица сидевших робким взглядом. От внезапного приступа страха она чуть не заплакала, но сдержалась.

— Это правда? — спросил Меяч сурово.

— Правда, — ответила она. — Он пугал меня… ночью…

— Ну, тогда Гривариха отлупила тебя за дело, — сказал Меяч пастуху.

Тинче в ярости вскочил с места.

— Это неправда, неправда! — кричал он. — Неправда! Ты наврала! Ты все врешь!

Схватив ложку, он запустил ею в няньку.

— Тинче! — гаркнул хозяин. — Это еще что?

— Правда! — твердила Нежка. — Правда, правда, правда! Он скребся и рычал!

— Нет, нет, нет!

Перестав есть, все глядели на Нежку и Тинче, старавшихся перекричать друг друга. Лишь Филипп, не поднимая глаз, продолжал черпать ложкой из миски. Он покраснел до корней волос, уши его просто пылали.

Батрак глазами указал на него хозяину. Тот взглянул на сына и хотел было тут же положить ложку на стол, но передумал.

— А сейчас помолчи! — сказал он Тинче. — Если это и вправду был не ты, все выяснится.

До конца ужина домочадцы молчали. Когда поднялись из-за стола, Меяч отвесил Филиппу такую затрещину, что тот застонал и пошатнулся.

— За что? — вступилась Меячиха.

— Он знает, за что, — сказал Меяч. — Пошел вон, — прикрикнул он на сына.

Дважды повторять не пришлось. Филипп с ревом выскочил из комнаты.

Нежка была ошеломлена. Она знала, что все это произошло из-за нее. Но отчего Меяч ударил сына, понять не могла. После ужина она вскарабкалась на печку.

— Иди спать! — рявкнула на нее Меячиха.

Нежка с испугом заглянула ей в лицо.

— Иди спать! Неужто не слышишь?

Нянька молча ушла. Она должна была еще почистить на завтра картошку, но ее отчего-то прогнали. Чем она провинилась? Это было ей совершенно непонятно.

8

Стоял жаркий и душный день.

Нежка была дома одна. Все семейство убирало сено на лугу за полем. В хлеву было пусто, скотину выгнали на пастбище. Лишь изредка в свинарнике повизгивали поросята. Куры прилегли у забора в крапиве и от жары разевали клювы.

Маричка спала в боковушке. Нежка заперла дом и положила ключ под порог. Здесь она не боялась оставаться одна. В этих местах не было узкого ущелья, шумящей реки и леса, из которого доносились странные звуки. И не было сейчас никого, кто заставил бы ее исполнять какую-нибудь работу. Она могла играть сколько душе угодно.

Больше всего Нежка любила играть в тени кудрявой липы за хлевом. Вся трава там была истоптана и примята ее ножками. Она двигалась тихо, так тихо, будто ее вообще не было на свете.

Она играла со своей куклой. Божья коровка спала в колыбельке из древесной коры. Ах, сколько у Нежки было дел и забот! Едва дочка уснула, как тут же опять заплакала. Нежка кипятила ей в черепке на понарошку горящем костре белый песок. Это было молоко. Кормила куклу щепочкой-ложкой. На еду каждый раз дула, чтобы дочка не обожглась. Но кукла, случалось, шалила.

— Погоди… вот тебе, вот! — шлепала ее Нежка.

Потом нужно было ее утешать. Нежка обещала ей конфетку, если перестанет плакать. И затем укачивала, убаюкивала: «Баю-баюшки-баю…»

Кукла для Нежки вовсе не была свертком из тряпок. Она казалась ей живой. Пока дочка спала, у Нежки было несколько свободных мгновений. Но она очень скоро просыпалась, и все начиналось сначала… Нежка поднялась, чтобы быстренько сбегать домой. Ей нужно было прислушиваться, не проснулась ли Маричка. Иногда, заигравшись, нянька о ней забывала. А Маричка в боковушке орала во все горло. За это Нежку ругали.

Не успела Нежка подойти к дому, как внезапно остановилась. Она увидела приближающуюся корову. Это была большая, пятнистая корова, звали ее Пеструха. Нежка боялась коров, она к ним не привыкла. А больше всех боялась Пеструхи. У нее были злые глаза и один рог торчал прямо вперед.

Вскрикнув от испуга, Нежка отступила и спряталась за липу. И стала осторожно выглядывать из-за ствола. Корова остановилась перед домом, пощипывая траву.

Тут до слуха Нежки донесся протяжный крик:

— Не-е-ежка!