Сундук с серебром

Но несколько месяцев назад вспыхнули первые дома в соседних селах, от взрывов мин дрожали оконные стекла. И только тогда она очнулась от своих вечных хлопот и передержанных дел и попыталась оглядеться вокруг и заглянуть в самое себя. Она вдруг испугалась того состояния приниженности, которое, казалось, родилось вместе с нею и не оставляло места и для тени сопротивления. Всю свою жизнь она отбивалась от несчастий, боялась их как огня, а тут их нагло вызывают и сыплют тебе на голову. И где-то в глубине души рождался новый для нее голос и набирал все большую силу. Этим она никогда не делилась ни с сыном, ни с невесткой. От ее внимания не ускользало и то, что они часто разговаривают между собой потихоньку от нее. Она была достаточно умна, чтобы понять, о чем они толкуют. Недоверие обижало ее, но она не показывала виду… Однажды ночью Зидор тихо вышел из дому, она не заснула до тех пор, пока снова не услышала его шаги. Ей даже не приходило в голову расспрашивать его об этих таинственных отлучках, корить за них. Новый для нее голос все больше креп в ее душе. Точно грех, отгоняла она теперь страх, который временами ее охватывал, утешая себя мыслью, что все обойдется.

Но не обошлось. Однажды вечером, точно волки, в дом ворвались чужие люди. Все перевернули и увели Зидора. Его провожал плач невестки Габриэлы и трех малышей. У нее тоже по щекам катились крупные слезы. Но она держалась. Горло перехватило, она не в силах была выдавить из себя ни звука. О, Зидор, Зидор! В ту минуту она не верила, что еще увидит его. Она была так подавлена, что уже не надеялась на его освобождение. В том, что случилось, она в душе винила сына и невестку. Думали бы лучше о себе и детях!

Потом, по обыкновению, примирилась и с этим несчастьем. Но Габриэла! Молодая, любящая, она бурно переживала беду, обрушившуюся на семью. Три дня подряд спозаранку уезжала в Толмин и возвращалась затемно. Вернувшись оттуда в последний раз, она как безумная стала кричать, что Зидора избивают и мучают. Ему нужно помочь — но как? Десятки планов рождались у нее в голове и все рушились прежде, чем были высказаны. И вот спасительная мысль: у золовки Малки — муж бригадир! Нет, только не это! Но мысль возвращалась к нему снова и снова. Габриэла терпеть не могла бригадира, хотя видела его всего один раз, из-за него и Малка была ей чужой. А сейчас все ее надежды сосредоточились на нем. Только бригадир может спасти Зидора! Должен спасти. Она просила свекровь съездить в город. Пусть даже Зидора осудят, если он в чем виноват, только бы не пытали его, только бы не убили.

Уршула была готова пойти за сына в огонь и в воду, но браться за эти хлопоты не хотелось смертельно. Она никогда в жизни не унижалась, не любила никого ни о чем просить — и поэтому просьба снохи была ей вдвойне тяжела. К тому ж она не могла отделаться от предчувствия, что проездит напрасно. И тогда это только усилит унижение и муки! Если бы сноха не бросилась перед ней на колени, если бы не голосили дети, ничего не понимавшие в том, что происходит, она бы ни за что не согласилась. Но когда она села в поезд, в ней вдруг тоже затеплилась надежда. Сейчас надежда снова угасла, точно огонек на ветру. Если бы она только заранее представила себе холодное лицо дочери, она не перешагнула бы порог ее дома. Но она была уже здесь, и первое слово было сказано. Теперь отступать не хотелось. По крайней мере, не в чем будет себя упрекнуть, — она уедет со спокойной совестью.

— Что он сделал? — ответила она наконец и пожала плечами. — Его обвиняют в том, что он носил партизанам еду.

Лицо Малки невольно передернулось. Она нервно прошлась по кухне, подошла к буфету, переставила будильник.

— Только обвиняют? — переспросила она с усмешкой. — Все ничего не делали. Все невинные.

Мать оцепенела. Дочь повторяла слова, которые Габриэла слышала в Толмине. «Я сделала все. Больше говорить не о чем», — мелькнуло у нее в голове. Она чувствовала себя разбитой, и если сразу не ушла, то только потому, что не удержалась бы на ногах.

— Разве никого никогда не сажали без причины? — спросила она.

Малка смешалась, не зная, что ответить. Пальцы ее развязывали и завязывали пояс пестрого халата.

— Если Зидор невиновен, его отпустят.

— Но прежде он погибнет! Его бьют, пытают.

— Это неправда, — вскипела Малка, словно мать нанесла ей личное оскорбление. — Лучше скажите, — продолжала она спокойнее, — Зидор на самом деле помогал тем, в лесу?

Уршула понимала, что нельзя раскрывать душу, но не сдержалась.

— Разве грешно помогать своим?

— Вот видите, вы сами признаете, — поспешила перебить ее Малка нравоучительным тоном. — А ведь пришли просить, чтобы я вам помогла. Я ничего не могу сделать, даже если бы хотела.