Сундук старого принца

Впрочем, необходимо в любой истории изложить возможную последовательность событий, а тогда вероятнее обнаружить в них и логику. Итак, я считаю, самое ужасное — это ощущение бесцельности существования, которое преследовало меня с детских лет. Мне было совершенно безразлично, вырасту я или нет, кем бы я хотел стать, чем заняться. Боюсь, что моя привязанность к родителям была чисто формальной и не вызывала стремления к подражанию или идентификации. Замкнутый, отчужденный, я не нуждался в похвалах или порицании, обладая единственным достоянием, которым судьба наградила меня с избытком, это — воображение. Назвать его мечтательностью я бы затруднился. Мои фантазии не складывались в какой-либо смысловой сюжет и не приводили к каким-то заключениям. Например, я просто мог мысленно соединяться с волнами или растениями, камнями или огнем и переживать их жизнь, как если бы они были наделены моими чувствами и разумом. Я мог долгие часы предаваться осознанию огромных пространств Вселенной, измеряя их скоростью мысли или моего взгляда. Эти развлечения или занятия были забавными, если б не поглощали из меня драгоценную энергию жизни. А я буквально достигал границы смерти во время своих межзвездных и иных скитаний. И тут не служило наградой или оправданием то, что я видел закат на Венере или электрическую бурю на Меркурии. В эти моменты лишь усилия эскулапов удерживали меня на этом свете. Позднее, когда у меня не стало хватать сил на свои грезы, мое сознание переместилось в сновидения. Я стал жить во сне и спать наяву. И так же покорно моя психика переживала обрывки чужих жизней, клочья чьих-то чувств и впечатлений, куски событий, не имевших ко мне никакого отношения, но привлекающих мою волю вмешаться в них.

Затем, помимо того, ко мне присоединилось непонятное, навязчивое ощущение, что я что-то забыл в своей жизни и должен непременно вспомнить, тогда в мой внутренний мир вернется гармония. В плывущем потоке моего сознания, которое привыкло к отвлеченным, почти абстрактным, образам, мне требовалось нечто конкретное, за что бы надо было зацепиться и сделать точкой отсчета для других событий. И вот, не знаю откуда, в мои сновидения нежданно вошел странный, повторяющийся сюжет. Я плыву на каком-то старинном паруснике, набитом сокровищами. У меня одна цель — я должен выбросить все золото за борт. Однако моя попытка разгадана, и команда морских бродяг набрасывается на меня, чтобы уничтожить. Странным образом, но шкипер становится на мою сторону, и мы успешно сражаемся с экипажем. Наконец враги частью полегли, частью загнаны в трюм, и тут мой союзник обращает свою шпагу против меня. Я защищаюсь, не понимая смысла в поведении шкипера. Буря, налетевшая внезапно, делает наше сражение еще бессмысленней. Неуправляемый корабль трещит под натиском волн и грозит развалиться каждое мгновенье, а мы продолжаем обмениваться ударами…

Что за чепуха? Но из ночи в ночь, вытесняя другие, этот сон воцарился в моем сознании с теми или иными отклонениями. То в преддверии битвы мы со шкипером распиваем ром, то курим трубки, то я разглядываю команду, которую можно собрать лишь в доме умалишенных, столь далеки их мрачные, отталкивающие лица от нормальных человеческих выражений. За долгие годы ночных видений я изучил все судно и населяющих его до самых мелких деталей. Одно меня смущало, я не мог разглядеть самого шкипера. Его образ словно ускользал от меня. Тем не менее я скорее испытывал симпатию к нему, чем враждебность, и мне кажется, с его стороны возникали такие же чувства. Итак, я проник в его жизнь, а он в мою, и не было завершения в наших встречах, но вечное соперничество, коему не было причин.

Проходили месяцы, годы, я все больше запутывался в своих чувствах, мыслях, делах, пока не пришел к самому жалкому состоянию, с которого начал описывать свою историю. Тогда, бросив все, я поддался настроению и пустился в путешествие. Наивность безумия толкала меня в спину мыслью, что в пути мне легче отыскать самого себя. Однако и степени тоски, отчаяния и тревоги было достаточно, чтобы я ринулся в дорогу, как в пропасть, которая должна поставить любой знак в моей судьбе, кроме вопросительного.

Случайно или волей Всевышнего я был занесен в Голландию. Старинное местечко близ Гааги на самом берегу Северного моря. Ранняя, затяжная весна позеленила землю травой, но большинство деревьев оставались нераспустившимися. На полях алели, желтели, белели плантации тюльпанов, и бешено вращались мельницы. Жестокие ветры терзали побережье и время от времени проливались короткие дожди. Море стонало и кипело под свирепыми бичами ураганов, и ни одно судно не осмеливалось появиться на горизонте. Люди прятались в многочисленных тавернах, предпочитая их неуютным прогулкам под хмурым несущимся небом. Я остановился в крошечной, дешевой гостинице в какой-то сотне-другой метров от берега моря. Тяжелые удары прибоя напоминали сердцебиение, а свист ветра в осоке заставлял оживать пиратские легенды.