Сундук старого принца

«Не подобает нам о Высочайшем соображать…» — сказал древний философ из Эфеса. И как страшна участь дерзнувших! Увы, увы, на собственном примере я убедился в этом. Насмешливая судьба или мои жалкие попытки понять время вдруг завели меня в сверкающий, но мрачный тупик. Я пережил чудовищную метаморфозу смещения прошлого и будущего. Я заблудился во времени, и напрасен мой зов о помощи. Но пусть он хотя бы послужит предостережением для тех, кто вздумает ступить на тот же путь! Услышьте же меня кто-нибудь! Это я, вопиющий в пустыни! Это пустыня, вопиющая во мне!

Сроки моей затянувшейся молодости давно миновали, когда я почувствовал необходимость иметь дом. Свободный от семейных уз, одинокий и одержимый нескончаемым бегом по чужим судьбам, я разменял четвертый десяток лет и ощутил, что силы мои далеко не беспредельны. Жажда несбыточной любви перестала меня томить и гнать от близких людей к далеким во имя прекрасных грез, которые сулило будущее.

Однако мой шанс на счастье давно пропал. Слишком долго я устремлялся к вечным вопросам, давая сердцу утешаться воображаемым миром. Слишком поздно я понял, что прекрасные призраки, созданные фантазией, не смогут защитить от обвала, который я вызвал в самом себе. О глупец из глупцов, как было не понять, что нельзя безнаказанно заглядывать за двери, отворяемые смертью. Рок уже отметил меня и холодно разбивал любую попытку зажить, как все, в забвении, не считая часов и дней, Мое тщеславие ли дразнило памятью о том, сколько рук тянулось ко мне, когда я беспечно скользил к своему выдуманному берегу. И вот, обернувшись наконец к тем, кто окружал меня, я неожиданно стал свидетелем, как одна за другой уходят женщины, из которых я собрался выбрать себе спутницу. Для некоторых я потерял интерес вместе с утратой молодости, иных отпугнул мой образ жизни вечного бродяги, третьи угадали во мне некую обреченность, которая, как тень, падала на меня от моих больных. Но вот бог удачи, казалось, смилостивился и обронил волшебный цветок любви к моим ногам. Я встретил ту, которая всем подходила моему идеалу.

Ее чарующая красота соперничала с богатством души. Ее душу окутывали причудливые покровы тайны, которую мне надлежало разгадать. В самом деле, что может сравниться со странствием в любимого человека? После долгого и бесплодного служения рассудку сколь щедро одаряла меня жизнь сердца. Я далек от мысли навязывать свои восторги кому-либо другому, ибо нет красоты, удовлетворяющей все вкусы. Но верно, в жизни каждого бывают моменты открытий, когда чувства набрасывают на мир кружева немыслимой красоты, и тогда нет слов и сравнений, достойно отражающих объект твоего поклонения. Весь мир становится сопричастным твоему восторгу. И голос избранницы обретает всю музыку воды, ее дыхание своим ароматом превосходит весенние цветы! В прикосновении ее губ сладость меда, в улыбке — трепет рассвета! О это колдовство ее движений, напоминающих задумчивый танец вечерних теней! О этот абрис лица, фигуры, рук, словно с изысканных японок Утомаро! О эти тихие заводи глаз, где устремленность души катит одну за другой прозрачные волны в нежном сиянье луны! Сознайтесь, чья возлюбленная не оказалась бы достойной этих метафор. Но самого главного, того, что делает ее неповторимой и отличной от всех других, невозможно выразить. Это загадка, и кроется она в великой гармонии, что движет вашей собственной любовью. Познать возлюбленную можно лишь через себя. Здесь-то и поджидала меня западня.

Поставив жизни вопрос, я забыл о нем и направлялся в другую сторону. Но ответ вернулся с неумолимостью бумеранга, хоть я долго не мог понять этого.

Итак, когда я исполнился очарованием Лаймы, как звали мой идеал, мне открылась жестокая воля судьбы. Она была обречена на скорую гибель. Болезнь съедала ее хрупкий организм, и быть может, во взаимности Лаймы крылась бессознательная потребность иметь подле себя врача, способного облегчить страдания.

О да, я боролся за ее жизнь, как, наверное, не стал бы защищать свою. Но лишь год удалось мне вырвать из цепких лап смерти. Затем она умерла. Не буду лгать, что ее гибель полностью раздавила меня. В последние часы, доведенный уходом за Лаймой до полного изнеможения, я уже тайно желал ее конца. Воистину она жила моими силами, моей жизнью, и если бы я не оторвал своих рук от нее, то мог умереть первым.