Читаем Сунг полностью

Уфимцев вспомнил лейтенантов, приехавших из Дрездена в 1990 году к своему бывшему солдату, учившемуся на журфаке МГУ, и угощавших их, студентов, немецким баночным пивом. Их разговоры… Господа (нет, тогда еще товарищи) офицеры предпочитали обсуждать свои новые должностные оклады после объединения Германии, возможность по — дешевке покупать машины и затариваться западными тряпками.

«А вот тебе это зачем нужно, Игорь? — прикурил от окурка новую сигарету Уфимцев, чувствуя, как никотином уже начинает царапать горло, — Имя здесь не сделаешь — для этого нужно писать либо про политиков и банкиров, либо про бандитов. А я… Такая же пехота, как все они здесь. Окопник. Но мне здесь нравится. Здесь я вижу смысл жизни. Своей жизни. Здесь я приобщаюсь к чему-то великому, пусть даже неосознанному, муравьиному. Сейчас государство строится с окраин. Только здесь понимают его смысл.

И мне здесь просто хорошо. Легко с этими ребятами, проще. И, пожалуй, единственный смысл моего пребывания здесь — демонстрация этим людям, что они делают важную работу. Корреспондент приехал — значит, о них на севере за этими горами еще не забыли. А то, что за этими горами забыли о самом корреспонденте — дело пятое…»

Витьковский положил на бруствер бинокль, потер озябшие руки и присел на корточки рядом со смолившим табак журналистом:

— Что, корреспондент, пригорюнился — замерз?

— Нет, просто думаю, — Игорь раздавил о каблук очередной окурок.

— Если замерз, — продолжал лейтенант, не слыша последней фразы собеседника, и продолжая напряженно размышлять о чем-то своем, потаенном, — Можешь опять в вагончик идти. Я тебе сопровождающего дам. А я здесь до рассвета посижу. Не нравятся мне эти ракеты, ох не нравятся…

Уфимцев представил холодную коробку временного жилища, в котором не разжигалась печка — буржуйка (труба была разбита осколком «эрэса» во время последнего артналета) и ответил:

— Нет, я тоже здесь останусь.

Офицер в ответ ободряюще хлопнул Игоря по плечу, поднялся с корточек и подошел к солдатам.

Они при виде своего начальника торопливо загасили сигареты и вытянулись перед ним настолько, насколько позволял тесный окоп. Витьковский, не обращая на них внимания, присел в самом темном закутке земляного укрытия, и, подсвечивая себе синим фонариком, наскоро начеркал в блокноте несколько слов. Потом распрямился и протянул солдату — кавказцу листок бумаги:

— Пулей на узел связи. Передашь листок радисту!

Ефрейтор, неуклюже козырнул, смахнув при этом локтем с бруствера несколько комков глины, и побежал по ходу сообщения. По звукам его быстрых шагов можно было судить, что все повороты, спуски и подъемы в траншее за долгое время он выучил наизусть и мог передвигаться по ним не только в темноте, но с завязанными глазами.

— Скоро рассвет, — подошел к Игорю начальник заставы, — Видишь, чуть светлая полоска над горами появилась? Там Памир. И Шамбала. Мы в ее предгорьях. Значит, часть великой истины распространяется и на нас. Мне здесь удивительно хорошо думается. Никогда не замечал за собой тяги к философии, а тут мысли о добре и зле появились, о смысле жизни, о будущем… Знаешь, как здесь говорят? Чем выше в горы, тем ближе к Аллаху. Не зря говорят…

Философствования пограничника прервал тонкий зуммер полевого телефона.

Витьковский откинул зеленую дощатую дверцу ящика, в котором находился аппарат, и прижал трубку к уху. Несколько секунд он напряженно слушал, затем повернулся к Уфимцеву:

— Будь здесь! Я — на узел связи. Скоро буду.

Как всегда, «скоро» лейтенанта Витьковского обернулось часовым ожиданием. Вернулся он в сопровождении трех солдат. Посматривая на стремительно светлеющее небо, окрашивающее розовым цветом склоны гор, Валерий энергично начал раздавать приказания.

— Кокоев! — обратился он к ефрейтору-осетину, вернувшемуся вместе с ним, — Пойдешь со мной! Туранджонов!

На окрик повернулся рослый таджик с ручным пулеметом.

— Ты тоже! — заключил Валера, — И ты, Игорь! Твой автомат может пригодиться. И возьми у Вуколова рацию. Он у нас сапер, у него руки должны быть свободными.

— Да помню я этот проход, товарищ лейтенант! — с показушной обидой ответил парень с васильковыми глазами уроженца центральной России, — Без миноискателя и щупа найду!

— А ты не хвастайся, Вуколов! — оборвал его Витьковский, — Сказал взять «минник» и щуп — возьмешь!

Уфимцев с немым вопросом посмотрел Витьковскому в глаза, тот поймал взгляд и пояснил:

— На нашем участке через границу может пройти группа. Нужно ее встретить на берегу. Чтобы не перехватили. Все подходы к берегу заминированы, поэтому первым пойдет вот он, — указал лейтенант на парня.

— «Духи»? — спросил корреспондент, забрасывая автомат на плечо и чувствуя, как возбуждение начало покалывать в груди.

— В том-то и дело, что неизвестно. Могут быть люди из дружественного нам кишлака. Во всяком случае, начальник оперативной группы приказал сначала разобраться, а потом палить. Надо быстрее выдвигаться, пока совсем светло не стало…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее