Сунул Грека руку в реку

     - Да, там и Казаков, и Джигарханян просто великолепны. А эта фраза: - «Я старый солдат, и не знаю слов любви», наверняка будет крылатой, - подхватывает Антонина Спиридоновна.

     Разговор плавно перетекает на обсуждение новинок кино, эстрады и литературы. Воскресный день позволяет хозяевам не задумываться о времени. Они с интересом расспрашивают меня о жизни в Новосибирске, о родителях, об школьных успехах, о планах на наступивший год.

     - Борис, а почему ты собрался в Московский Университет поступать? В Новосибирском же тоже есть факультет журналистики. Это и чисто в бытовом отношении проще, и меньше денег будут тратить твои родители, и тебе никуда ездить не надо. А учиться статьи писать лучше в живом деле.

     - Я бы с вами, Николай Иванович, согласился, но если думать не только о периоде обучения, а, так сказать, на перспективу, то в Москву съезжаются учиться со всего Союза. После окончания однокурсники будут работать во всех газетах и журналах, на всех теле и радиостудиях. Вы представляете, какая это сеть? Только ради этого стоит попытаться рвануть сюда. Ведь студенческая дружба самая прочная, так все говорят. Кроме того, именно в Москве сосредоточены самые лучшие журналисты СССР и всегда будут шансы познакомиться с настоящими мэтрами. Журналистика это же не инженерия, где, действительно, не так важна личность. Бином Ньютона он таковым и останется вне зависимости от того, кто его применяет.

     В разговоре возникает пауза, во время которой я собираюсь с мыслями. Под мерное движение челюстей я думаю. Стоит ли мне рассказывать Захарову о своей истинной сущности? Поверит ли? А если поверит то, что это мне может дать?

     Из раздумий меня возвращает голос Николая Ивановича:

     - Какие у тебя планы на сегодня? А то давай, передохни часок да пойдём, я тебе окрестности покажу. Ты же вроде бы говорил, что в Москве в первый раз?

     - Это было бы здорово! Я в столице ещё не был.

     Хозяева показывают мне место моего обитания на эти пять московских дней. Оказалось, что сейчас у них свободна целая комната, так как сын служит в Белоруссии. Дочка с семьёй в сентябре получила двушку и теперь с мужем и внучкой живёт на окраине Москвы в районе Медведково и работает офтальмологом в районной поликлинике.

     Засунув шмотки на выделенную мне полку, смыв с себя грязь и суету вагонной жизни я снова выхожу к хозяевам.

     - Николай Иванович, курсант Рогов готов к любым походам.

     - Узнаю Гришку Рогова, тот тоже такой же шустрый был. Молодец, не стал рассиживаться. Да и правильно! Что время зря терять. Сейчас подожди минут десять, я оденусь и выдвигаемся. – Он скрывается в своей комнате, не переставая при этом разговаривать. - Двинем мы сегодня с тобой не Москву смотреть, её ты и сам прекрасно посмотришь, а съездим в Подольск. Там на окраине стоял полк АДД, где экипаж наш сложился. Это будет гораздо интереснее, да и мне самому приятно вспомнить юность боевую. Потом отцу расскажешь, ему тоже понравится. Там у него помнится с какой-то прачкой, даже что-то вроде романа приключилось. Лучше бы конечно, в Рязань махнуть, где нас расписали по самолётам, но до Рязани далеко –пять часов поездом, а Подольск всего час на электричке.

     - А у тебя, лейтенант Захаров, никакой прачки там не приключилось? – это внезапно в разговор вклинивается супруга бравого полковника.

     - Что ты, что ты, как можно! У меня как под Варшавой приклеилась одна связисточка, так до сих пор не отклеится. Ты у меня одна единственная по гроб жизни – в тон ей отвечает Николай Иванович, натягивая меховые летчицкие унты.

     - Минутная готовность! – как там наши небесные братья – космонавты говорят, - Ключ на старт! Протяжка один! Ключ на дренаж! Поехали!

     Остаток дня мы провели в походе по местам боевой славы моего родителя. От того грунтового аэродрома ничего уже не осталось. Его перепахали еще во время войны, когда фронт сдвинулся на запад. Но березовые и осиновые колки на месте. Можно было представить, что в 1943 всё выглядело приблизительно также.

     Рассказал мне бывший командир экипажа и случай, который только по счастливой случайности не закончился трагически для папани. И всё по его бесшабашности. Захотелось ему, видите ли, устроить фейерверк! В результате попал в госпиталь с ожогом рук и лица, хорошо, что под трибунал за самострел не попал. Своей стариковской натурой думаю, - какие же это были, по сути, мальчишки!

     В поезде Николай Иванович грузит меня рассказами из своей послевоенной жизни. Как их с женой мотало по гарнизонам, как при одном из полётов ему пришлось садиться на вынужденную, и они чуть не сгорели вместе с машиной и остальным экипажем.

     - Боря, - вдруг меняет тему бывший лётчик, - а тебе отец не рассказывал, чего он в авиацию не вернулся. Ну, уволили из ВВС, пошёл бы метеорологом на любой аэродром для начала, а там, глядишь, и снова в небо?

     - Нет, он ничего про ту жизнь не рассказывал. Не знаю, может слишком гордый был. Вот я, когда слушаю его рассказы о том, как он хорошо учился везде, где приходилось, всё время думаю, что толку от этой отличной учёбы было не много. В результате осел в школе, преподаёт «труды».