Суомези: эколого-этнографическая повесть (СИ)

- Ох, Олег, - вздохнул старик, - не могу тебе сейчас ничего пообещать. Я уже, как видишь, не молод. Подумать мне нужно. Буду ждать тебя с подробностями. Тут ведь надо точно узнать, где будут строить, что именно, и когда начнут.

Он на минуту погрузился в задумчивость, потом, будто неожиданно вспомнив что-то, мгновенно оживился:

- Да, давно хотел тебе рассказать, да все забываю. Ко мне ведь в начале лета сотрудник какой-то из института этнографии наведывался с молодой девицей - филолог что ли. Экспедиция. Расспрашивали о нашем народе, о языке, обычаях и всякое такое. Просили поговорить на нашем языке, записывали. "Вы, дедушка, - говорят - финн". Я им: "Нет, господа хорошие, ошибаетесь. Я - вадь. Я знаю финнов. Есть у нас несколько финских домов в поселке. Часто собираемся вместе. Песни поем - финские и наши. Меня не обманешь. Мне наш язык, традиции и поверья от моих предков по наследству перешли, а я своего сына и внука пытался научить, как мог. Сын и внук, правда, в городе живут, а у нас в поселке есть еще несколько старух, которые помнят народные обряды, песни, да и язык, слава Богу, еще не совсем забыли...". А они на своем стоят: "Народ вадь вымер, как какая-то там чудь, или...". Как же они это назвали?

- Ассимилирован, - подсказал Данилов.

- Точно!... Я им: "да как же...". Они опять за свое: "по нашим данным...". Стали что-то про статистику рассказывать, про последнюю перепись населения. А я уж и не помню, как меня тогда записали. Я тогда переписчице сказал, что я вадь, а записали то ли финном, то ли ижорцем... не помню... Короче, поспорил я с ними. Заинтересовались они еще моей резьбой, - он указал на этажерку с резными фигурками. - Что-то из этого еще мой дед вырезал, к чему-то отец руку приложил, а остальное - моя работа. Здесь у меня лучшее собрано, а остальные по дому расставлены. Ты, Олег, видел. Я и вышивку моей старухи-покойницы всю храню... Потом они меня поблагодарили, прошли по поселку, к финнам нашим наведались и уехали.

Данилов только покачал головой:

- Слишком недальновидно для ученых так безоглядно доверяться научной литературе и пройти мимо факта, который был у них перед глазами. С таким видением отправляться в экспедиции не стоит... Вы случайно не запомнили фамилии этого этнографа?

- Да какое там...

- Мне, конечно, трудно судить - я не эксперт в этой области, но у меня есть знакомый в Институте этнографии. Александр. Вы, Тойво Эйнович, должны его помнить... Ну, худой такой, с усами. Я заходил к вам с ним года три назад.

Старик отвернулся к окну, нахмурил лоб и потер чубуком висок. Через несколько мгновений, что-то, видимо, смутно припомнив, он неуверенно промолвил:

- Да, было что-то такое, не помню, правда, когда.

- Да, так вот его специальность - этнография народов Севера России. Тогда он всерьез заинтересовался проблемой сохранения культуры вадь, но потом занялся другими темами. Я поговорю с ним. Объясню, что сейчас эта проблема стоит как никогда остро. Я думаю, нам удастся привлечь группу этнографов и лингвистов к движению в защиту этой территории. Я намерен также списаться со специалистами из Хельсинкского университета, занимающимися проблемами финно-угорских народов. Было бы неплохо подключить и их...

Данилов говорил все это очень взволнованно, расхаживая по веранде из конца в конец. Не договорив последней фразы, он быстро посмотрел на часы, потом поблагодарил старика за кофе, обещал навестить его в ближайшее время, взял оставленную у двери корзину и, прощаясь, сказал:

- Простите, Тойво Эйнович, мне нужно многое обсудить с Евгением прямо сейчас... Не хочу без всяких оснований обнадеживать вас, но у нас есть шанс, может быть, последний, отстоять эти места, и мы обязаны этим шансом воспользоваться. Всего доброго... Пойдем, Женя.

Они уже вышли на крыльцо, и Евгений закрывал за собой дверь, когда старик их окликнул:

- На месте Ярвелева никогда не будет города... Помню, мой дед перед самой финской войной, незадолго до того, как его арестовали и отправили по этапу в Сибирь, откуда он так и не вернулся - пропал без вести, - рассказывал мне о "духе болот", или "суомези" на нашем языке. Этот дух - я уж не помню, добрый или злой, - обитает по болотистым берегам обоих Ярвелевских озер и на заболоченных землях, ведущих к Заливу. Его присутствие защищает наши места от наступления города. "Пока суомези жив, говорил дед, жив и наш маленький народ, и город никогда не захватит этих мест". В те времена, правда, город еще не подошел к нам так близко... Ну, с Богом, идите.

Старик махнул им на прощание рукой. Данилов схватил Евгения за рукав, едва за тем успела захлопнуться дверь.

- Женя, мы должны действовать, и действовать очень быстро. У нас есть призрачный шанс. У меня только что возникла идея. Это пока еще не план, но некоторые наметки стратегии наших действий... Да, но я, увлекшись, забыл спросить тебя, согласен ли ты помогать мне. Возможно, у тебя какие-то свои планы. Ты же работаешь над диссертацией...