Суп из крыла ангела. Притчи о любви

Художник намеренно не торопился, чтобы успеть как можно глубже изучить доселе неизвестного ему себя, но вскоре с удивлением обнаружил, что модель не только меняется внешне, но постепенно формируется в совершенно самостоятельную личность. Задавая очередной вопрос, он уже не мог предсказать ответной реплики как раньше, во время первых сессий. Чувствуя замешательство собеседника, Евгения улыбалась краешками губ и, насладившись небольшой паузой, отвечала, но совсем не то, что в качестве возможного ответа вертелось в голове живописца.

Как-то вечером, когда портрет близился к завершению и художник, не задавая больше вопросов, наносил самые последние штрихи – добавлял влажного блеска губам, усиливал падающую от ресниц тень и блики на шелковых складках, – Евгения вдруг заговорила сама.

– Знаешь, египтяне верили, что внутри каждого человека живет невидимый двойник. Когда человек умирает, двойник покидает его тело и скитается где-то в иных мирах, но потом забывает о смерти, им овладевает неясная тоска, и он возвращается сюда, чтобы разыскать тело своего бывшего близнеца…

Евгений постарался скрыть свое удивление и ответил:

– Да, я слышал об этих верованиях египтян… Видимо, поэтому они мумифицировали умерших и надевали на них маски-портреты. Позже этого невидимого двойника назвали другим словом – дух.

– Нет, ты путаешь, это вовсе не одно и то же. Дух или душа не охотится за оставленным телом, а вот двойник души, её неприкаянное отражение – да.

– К чему ты ведешь?

– Упомянутые тобой портретные маски были нужны для того, чтобы эти так называемые двойники сумели найти своё бывшее тело, иначе они могут легко поселиться в любое другое, и тогда в одном теле будут жить две сущности.

– Этот недуг называется раздвоением личности.

– Недуг? Ах, как же мы любим давать словесные обозначения тому, о чем не имеем ни малейшего представления! Не ты ли говорил, что в каждом человеке с самого начала живут и ангел, и демон, и женщина, и мужчина, просто у мужчин женская сущность подавлена мужской, а у женщин – все наоборот. И так же, как чужая сущность может поселиться в твоем теле, одна из твоих собственных, твой личный двойник, может вырваться на волю и обзавестись собственным телом.

– То есть, материализоваться? Этого только не хватало!

Женщина в зеркале засмеялась, и Евгению стало не по себе, ведь он знал, что на его лице нет даже тени улыбки.

Портрет был готов. Синее платье и аксессуары Евгений аккуратно сложил в сундук и закрыл на замок, а холст повернул лицом к стене. Так художник делал всегда, чтобы после небольшого перерыва посмотреть на портрет свежим взглядом. Обычно он выжидал неделю, но в этот раз с трудом продержался два дня. Два долгих дня рядом с ним не было ни Евгении, ни ее портрета, и художник понял, что смертельно соскучился. На третью ночь он вскочил с кровати, подбежал к мольберту и развернул его. То, что он увидел, заставило его испугаться и в то же время испытать восторг: с портрета на него смотрел он сам и одновременно совсем другой человек – прекраснейшая из всех женщин, которых он когда-либо встречал. Стоило лишь слегка изменить угол зрения или отступить на полшага, изображение чудесным образом менялось, выражение глаз незаметно переходило от строгого к лукавому, очертания губ становились то мягче, то жестче…

На этот раз автопортрет получился живым! Евгению казалось, что он вот-вот заговорит знакомым голосом Евгении, глубоким, как цвет черного бархата… но портрет молчал. Тишина угнетала с каждым днем всё сильнее. Художник перестал спать по ночам, а днем никак не мог сосредоточиться на работе, вдохновение покинуло его. Он ходил взад-вперед по мастерской, то и дело бросая взгляды на портрет, а иногда застывал перед ним, будучи не в силах оторвать глаз.

В одну из бессонных ночей он решил, что наденет синее платье в последний раз, ведь ему просто необходимо узнать, что о портрете думает Евгения! Да и ей самой, возможно, хочется высказаться, было бы невежливо лишить ее этого права! Художник вновь чисто выбрил лицо, облачился в ставший таким привычным наряд и подошел к зеркалу…

– А я было подумала, что тебе удалось убежать от собственной тени! – голос Евгении вдребезги разбил ненавистную тишину. – Я вижу, наш с тобой портрет закончен! Ну, что сказать… Ты ведь и сам знаешь, что это лучшее, что ты создал!

Художник вытер вспотевший лоб. Мысли, которые еще минуту назад он намеревался облечь в слова, скукожились, как увядшие цветы. Всё, на что он оказался способен, это смотреть на женщину не отрывая глаз. Темно-синий шелк оттенял её бледную кожу, и она светилась, как луна на вечернем небе. У Евгения сводило пальцы от желания прикоснуться к нежной шее, к едва заметным ямкам над ключицами, скользнуть ладонью вниз, под шелковый ворот…

– Кстати, тебе больше незачем надевать парик, – сказала Евгения и распустила косы. Ее живые настоящие волосы упали на плечи. – Да и платье мое тебе совсем не к лицу. В следующий раз хочу видеть тебя мужчиной.