Superabundance

В Нанкине главный магистрат "с большим удовольствием изучал" карту мира, "удивляясь тому, что на такой маленькой поверхности изображены огромные просторы мира". Губернатор Нанкина "был так доволен" одной из карт Риччи, что "приказал скопировать ее на мрамор вместе с красиво высеченной надписью, восхваляющей рисунок"." g Карты вызвали такой ажиотаж, потому что "китайцы никогда не видели географического изображения всей поверхности Земли ни в виде глобуса, ни в виде плоской поверхности карты, не видели земной поверхности, разделенной меридианами, параллелями или градусами; они не знали ни экватора, ни тропиков, ни полюсов, ни деления Земли на пять зон". h Китайцы, продолжал Риччи,

[T]их вселенная ограничивалась их собственными пятнадцатью провинциями, а в море, нарисованном вокруг них, они поместили несколько маленьких островов, которым дали названия различных царств, о которых они слышали. Все эти острова, вместе взятые, не были бы столь велики, как самая маленькая из китайских провинций.... Следует упомянуть еще об одном открытии, которое помогло завоевать расположение китайцев. Для них ... Земля плоская и квадратная.... Они не могли понять ... что Земля - это шар ... и что шар по своей природе не имеет ни начала, ни конца. i

Наконец, по словам Риччи, китайцы "не знали, что вся поверхность Земли обитаема и что люди могут жить на противоположной стороне, не срываясь с нее". j

Волнение, которое наблюдал Риччи, по-видимому, не оказало длительного влияния на отношение китайцев к инновациям. Через столетие после Риччи французский миссионер-иезуит Луи Ле Комте (1655-1728 гг.) заметил, что китайцы "любят самые дефектные образцы старины... сильно отличаясь в этом от нас [европейцев], которые не любят ничего, кроме нового"." k Сто лет спустя сэр Джордж Стонтон (1781-1859) был настолько удручен безразличием китайцев к рекомендациям его посольства по улучшению китайских каналов, что заметил: "В этой стране они считают, что все прекрасно, и предложения по улучшению были бы излишними, если не позорными". l

Отношение китайцев к инновациям не уникально. В 1609 г. временный генерал-капитан Манилы Родриго Виверо (1564-1636) потерпел кораблекрушение у берегов Японии. "Однажды, - отмечал Фернан Бродель, - Виверо "беззаботно беседовал с секретарем сёгуна в Йедо". m Секретарь критиковал испанцев за их гордыню, за их сдержанность. Затем он перешел к обсуждению их манеры одеваться, "разнообразия их костюмов, царства, в котором они настолько непоследовательны, что каждые два года одеваются по-другому". ... [Секретарь предложил] показать "на основании традиций и старых документов, что его народ не менял своего костюма более тысячи лет". " n

Так, французский путешественник Жан-Батист Шарден (1643-1713), проживший в Персии десять лет, в 1686 г. заметил: "Я видел костюм Тамберлана, который хранится в сокровищнице Испахана, и он точно такого же покроя, как одежда, которую носят здесь сегодня, без всяких различий.... [Персы] не стремятся к новым открытиям и нововведениям", так как "считают, что обладают всем необходимым для жизни и довольствуются тем, что есть". o

Этот заметный технологический и научный динамизм в Западной Европе после 1500 года не следует путать с эпохой устойчивых инноваций, начавшейся в середине XVIII века. Как заметил Грегори Кларк,

Существует общее, но не единодушное мнение, что современный экономический рост произошел задолго до крупных научных открытий XVI-XVII веков. Догмы древних греков, на которых основывалась средневековая наука, были отброшены в ходе широкой научной революции, часто датируемой 1543 г. и включавшей в себя достижения в области физики, астрономии, биологии, химии и анатомии человека. В то же время в Северной Европе повысился общий уровень грамотности населения и значительно увеличилось количество печатной продукции. Тем не менее даже в таких странах, как Англия, в период 1540-1760 гг. мало что говорило о росте производительности труда. В других регионах Европы, например в Италии, наблюдалась экономическая стагнация или спад. p

Поэтому стоит разобраться, почему научно-технический прогресс не привел к массовому росту уровня жизни в Европе в XVIII и особенно в XIX веке. В этой связи Мокир отмечает следующее:

Изобретения в эпоху до 1700 года ... обычно были результатом случайных удач, вспышек гениальной интуиции, обучения на практике и медленного накопления постепенных улучшений используемых методов. Это был "мир техники без механики, железоделания без металлургии, земледелия без почвоведения, горного дела без геологии, водоснабжения без гидравлики, красильного дела без органической химии, медицинской практики без микробиологии и иммунологии". q Технический прогресс в XVIII веке стал постепенно опираться на идеи натурфилософии, более полезную практическую математику и более тщательные экспериментальные методы, заимствованные из научной практики. Как только технический прогресс стал опираться на формальные и систематические знания, преимущество Европы быстро стало подавляющим. r