Писк раздался совсем рядом – он был очень похож на комариный и, будто игла, вонзился в ухо. Лицо перекосило так, что хрустнула челюсть. Здоровой рукой я выхватил нож, ткнул им наугад. Не попал. Но шорох, сводящий с ума, не смолкал, обволакивал шершавой пеленой, оплетал коконом, внутри которого непрерывно шелестели трещотки. Я узнал, что звуком можно казнить… Боль ворочалась в боку взбесившимся дикобразом. Несколько секунд я отчаянно сражался с пустотой, кромсая ее клинком, пока не понял, что твари собираются напасть сзади.
Очень скоро мои опасения подтвердились. Сирена вскрикнула, и в тот же миг раздался выстрел. Вспышка распорола мрак – но она была слишком кратковременной, чтобы осознать увиденное. Я зажал нож в зубах и вытащил из-за пояса пистолет. Стрелять назад было нельзя без огромного риска попасть в Сирену. Я ничем не сумел бы ей помочь.
Крысоид визжал слишком долго – значит, был всего лишь ранен. Вскоре из темноты донесся отвратительный влажный хруст. Сперва я решил, что твари заживо пожирают сородича; затем сообразил, что они просто убирают его тело с узкой тропы. Медленное преследование продолжалось, превращаясь в бесконечную пытку. Инструментами этой пытки стали мои собственные органы чувств. Тягучая волна зловония, крови и пороховой гари опередила меня, накрыла с головой. Я уже не верил, что сумею вырваться из-под нее, чтобы снова «схватиться» за спасительную нить единственного нужного мне запаха…
Моя рука прикоснулась к чему-то скользкому и шелестящему. Почти сразу же я почуял слабый запах женского молока. Но это было не молоко Сирены. Я поднес к лицу то, что на свету наверняка оказалось бы небольшим куском фольги. Обычный упаковочный материал для «призов» ЕБа.
Крысоиды успели дочиста вылизать пакет, однако кисловатый запах остался. Молоко хранилось в нем по крайней мере несколько дней. Значит, счастливчик тащил с собой молоко?! От этого простого предположения по моей зудящей спине пробежала ледяная волна…
Еще два выстрела. Короткий предсмертный визг. Черт возьми, женщина обыгрывала меня всухую. «Какой от тебя толк, рваный мешок с дерьмом?» Если я не найду выхода, то – никакого толку. И тогда…
19
Не думал, что все окажется так просто. Когда чудом избегаешь гибели, поневоле ждешь неимоверных трудностей, долгого выкарабкивания и фантастической радости в конце. Ничего подобного не было.
Добравшись до того места, где след обрывался (я прополз два
В первую секунду я принял
Да, я постепенно терял рассудок. Как еще объяснить мое странное поведение? Я нажимал на «плеву», пытаясь нащупать рельеф человеческого тела, и не верил своему осязанию, когда не находил ничего похожего. Мои идиотские упражнения затянулись настолько, что Сирене снова пришлось врезать мне по ноге. Я вспомнил, зачем вообще цеплялся за жизнь, и, собрав последние силы, пробил «полынью» кулаком.
Возможно, крысоиды были гораздо умнее, чем нам хотелось бы думать. Во всяком случае, они как будто поняли, что добыча вот-вот ускользнет, и бросились в атаку.
Последний штурм был ужасен. Звери влезали друг на друга и безжалостно рвали когтями тех, кто оказался внизу; сквозь срез норы с трудом протискивался поршень из окровавленных и раздавленных тел, судорожно скребущих лап, оскаленных пастей – и надвигался на нас.
Я рванулся вверх. В Монсальвате редко тонут, но в те секунды я понял, что значит захлебываться в черной трясине. Боль не пускала меня; зубы не пускали меня; Сирена вцепилась и тоже не пускала меня. Теперь, обнимая ее, я расстреливал обойму наугад, и не попасть было невозможно – вокруг нас сжималось кольцо обезумевшего от крови зверья. Убитые крысоиды служили остальным ступенями, по которым те взбирались на растущую гору сырого, только что разорванного пулями мяса…
20
«Я предпочитаю конвоировать старых больных женщин. Эти не скулят, не жалуются. Радуются каждому дню, каждому часу. Если боль чуть-чуть ослабевает – уже праздник для них. Но они всегда готовы вынести худшее. С ними легко, хотя конвой порой затягивается на годы. Тускло чадящие свечки не задувает даже сильный ветер…