Супербоец

«Исповедь» с ней затягивалась минут на двадцать-тридцать. Беседа по душам перемежались с тестами, вопросами.

– Расскажите ваши ощущения при взгляде на непреодолимое препятствие, – просила она.

– Сначала нужно убедиться, что оно непреодолимое, – отвечал Влад.

– Понятно…

Она тратила на него гораздо больше времени, чем на других.

– Как вы думаете, – спросила она однажды, – что здесь происходит?

– Вам честно сказать или польстить? – усмехнулся Влад.

– Лучше честно.

– Игра.

– Неужели?

– Азартная игра. Мы хотим вытащить счастливый билет. Вы хотите обыграть нас.

– Обыграть? – Она приподняла тонкую бровь. – С какой целью?

– Пока не знаю. Но каким-то образом вы намерены срубить монету. Все в мире в конечном итоге сводится именно к этому. Срубить монету…

– Так уж и все?

– Практически все. Когда я принимал присягу, мне говорили, что главное любить Родину. Но те, кто с наибольшим исступлением призывал меня любить Родину, сегодня рубят капусту в офшорных зонах. Все сводится к копейке.

– Но у людей бывает высокая цель, – возразила Мищенкова. – Бывает дело.

– Высокая цель – это телебашня. В нее хорошо целиться из танка.

– Значит, высокие побуждения вы отвергаете. А я?

– Что вы?

– Какой резон мне тратить на вас и вам подобных силы, жизненную энергию? Вкладывать в вас душу? – В ее словах проскользнула обида.

– Тоже честно?

– Тоже честно.

– Женщин на военный фронт может вытащить только неудача на фронте личном. Поэтому вы проводите время не с семьей, а в моем не слишком приятном обществе.

Она покраснела, потом пожала плечами и как-то осторожно, будто нащупывая дорогу, произнесла:

– Ну, ваше общество как раз не вызывает у меня неприятия.

Она потупила глаза.

«Это еще что за новости?» – подумал Влад, придавая себе виноватый вид.

– Извините, если обидел вас. Всегда страдаю за длинный язык.

– Ничего, ничего, – Мищенкова вернулась к ноутбуку. – Итак, мы не закончили по поводу непреодолимого препятствия…

Еще один нелегкий день – тесты, просмотры учебных фильмов – когда только они успели и где наснимать столько. Скорее всего, пользовались чьей-то готовой продукцией.

Завтрак. Обед. Ужин. Усталость. И пустая голова.

Влад видел, что окружающие люди меняются. Интеллигент с каждым днем все больше впадал в какое-то лихорадочное состояние, одному богу известно, что творилось в его утонченной душе. Работяга становился все более немногословным и угрюмым, иногда застывал надолго, уставившись в одну точку на стене… День за днем.

А в душе Влада продолжало нарастать ощущение неуютности и беспокойства. И нервировал постоянно сопровождающий, даже на улице, запах земляники. Влад не имел ничего против земляники, но запах ее досаждал все больше.

– Не чувствуешь, пахнет чем-нибудь? – спросил он у Работяги.

– Дерьмом, – однозначно и четко ответил тот. Вопросов к нему больше не было.

Между тем Вован становился все более несносным. Если вначале его подначки еще можно было терпеть без особого ущерба, то с каждым днем они становились все более ядовитыми и злобными.

– Э, поведай, за что тебя из армии вышибли, – спрашивал он, задрав ноги на спинку кровати, когда в окно уже светила луна.

– По сокращению, – без особой охоты отвечал Влад.

– Условно-досрочное освобождение это называется… На хрен ты, погоны, армии не нужен был… Наверное, плохо строем шагал.

– Не увлекался хождением строем, – миролюбиво отвечал Влад, так и не снимавший маску не слишком далекого военного увальня. – Я инженер.

– Чего инженерил?

– Неважно.

– Военная тайна… Вот я могу сказать, как на зоне инженерил в Самарской области… Эх, погоны… Ты чего, обиделся?

– Нет.

– Правильно. На обиженных хрен кладут…

Вован кучу времени тратил на то, чтобы нащупывать у людей слабости и топтаться на них, унижать, высмеивать, вышучивать. Достиг он в этом ремесле определенного совершенства. Умел ввернуть такое, что всем становилось смешно, кроме жертвы его острого язычка. Впрочем, Влада его фокусы не задевали ни в коей мере, даже развлекали.

– Правильно. На меня не надо обижаться… Я сам могу обидеться, – Вован присел на кровати. – Слышь, погоны, Интеллигента с Работягой подтягивать надо поближе. Как-то они как не свои…

– Подтягивай.

– А ты чего, мне не кореш?

– Слушай, давай спать…

– Спать будем, когда я скажу…

– И когда скажешь? – Влад ценил эти минуты развлечения, когда Вован считал, что дрессирует свою шестерку.

– Выключай свет. Спать…

Влад провалился в сон, тяжелый и какой-то тягучий.

Проснулся он среди ночи от неясной тревоги. На часах было полпервого.

Открыл глаза…

И тут тишину прорезал истошный крик. Страшный. Леденящий душу истошный крик существа, которому перегрызают горло…

Сердце ухнуло куда-то в желудок и там замерзло…

Вован тоже резко вскочил с кровати, как подброшенный пружиной. Нелегкая жизнь отточила его реакцию:

– Бля, что там?

Влад не ответил. Он не знал, что там. И эта неизвестность ему сильно не нравилась. Заснул он только под утро…

Утреннее солнце, играющее в зеленых кронах деревьев, смыло беспокойство. Теперь казалось, что ночного крика не было…

Но он был. Никуда не денешься. Похоже, здесь начали закручиваться какие-то события…