Супердиверсант Сталина. И один в поле воин

Судоплатов осторожно выглянул из-за дерева, кору которого во многих местах содрали пули. Да, были схватки боевые…

«Ганомаг» сгорел, его черный, закопченный остов так и валялся на обочине. Еще пара «Опелей» тоже съехала с дороги, уткнувшись передками в сосны. Отметины от попаданий крупнокалиберных пуль настолько частили, что грузовики почти развалились.

Ну, нападавшим, видать, тоже досталось – вон, на повороте, застыл старенький «Т-I», списанный вермахтом и подаренный Румынии: берите, не жалко.

Похоже, этот танк, вернее танкетку, доконали гранатами – «однойке» хватило. Трупов не было, унесли…

– Кто здесь? – послышался строгий окрик Ермакова, и над кустами показалась круглая, наголо обритая голова.

– Муха?! Ты?

Круглоголовый радостно осклабился.

– Тащ командир! Живой!

– Да что мне сделается… Ты один?

– Да не-е! Творогов всех своих вывел. Только ударили пушки, Санька мигом в лес – и рассредоточились мы. Ударили тем пушкарям в тыл, они бегом…

– Много вас?

– Да полста наберется! Так я к Саньке?

– Дуй.

И Муха дунул, в полном соответствии с фамилией. Минуту спустя показался Трошкин. Обрадовавшись полученным известиям, майор доложил:

– Значит, так. Румыны от нас в паре километров. Там, справа от дороги к селу Пугач, стоят старые бараки, казармы вроде. Вот там «мамалыжники» и прописались. Много подвод и лошадей, грузовиков всего пять или шесть. Два легких немецких танка. Через дорогу – артбатарея. Мы «языка» взяли, у нас Михай из молдаван, поговорили. Выяснили, что румыны тут ни при чем, всю эту бодягу бандеровцы затеяли. Это они специально слух пустили, что в рейд идут, чтобы мы клюнули! Если бы у них еще и тяму хватило все, как надо, сделать, плохо бы нам пришлось. А так вышло кто в лес, кто по дрова! Румын подтянули, а толку с них. «Мамалыжникам» только бы маршировать на парадах, а в лесу по-другому все. И еще. Бандеровцы Шухевича сейчас в Пугаче, вроде как с нашими схлестнулись. С кем именно, не знаю – румын тем более не в курсе.

– Отличная новость… – Судоплатов задумался.

Идея в нем забродила только что, но вызрела ли она?

Правильно поняв командира, Трошкин спросил:

– Задумки есть, товарищ командир?

– Есть-то они есть… Все зависит от того, жив ли Шорин.

Очень скоро, когда Муха вывел отряд Творогова, выяснилось, что Шорин жив-здоров, да и прочих «богов войны» – Джафарова, Бурноса, Гильбурда, Голованова, – даже не задело.

– Б-батарея, ст-т-тановись! Рав-вняйсь! С-с-смирно! Равнение н-на с-с-середину!

Шорин подскочил к Судоплатову и приложил руку к немецкой пилотке, заломленной чисто по-рязански.

– Т-товарищ к-комиссар 3-го р-ранга, лич-чный с-состав б-батареи построен! – и добавил не по уставу: – Только самой б-батареи нету…

– Будет! – веско заверил его Павел.

Он в двух словах изложил свой план. План артиллеристам понравился, и все завертелось.

Первой вышла группа Творогова. Потери были немалые, но, к счастью, Павлу не пришлось горевать о тех, кого он знал и помнил, – таков уж суровый эгоизм войны.

Батарея румын расположилась на пустыре у дороги, и подобраться незаметно было вроде бы нельзя. А зачем «мамалыжники» траншею отрыли?

И разведчики-диверсанты пробрались на позицию по окопу, прирезав по пути пару-тройку зазевавшихся бойцов. Артиллеристы старшины Шорина крались следом.

Пока «твороговцы» вырезали расчеты противника, «шоринцы» разворачивали орудия.

Румыны были совсем рядом – за дорогой, за кюветом, за рядком хилых деревцев. Но ни один даже внимания не обратил на суету артиллеристов. Разворачивают пушки? Стало быть, так надо.

Николай пригнулся, пристально глядя на врага сквозь прорезь в щите 75-миллиметровой немецкой пушки. По плану, огонь надо было открывать как можно скорее, чтобы застать противника врасплох. Иначе румыны повалят с той стороны и сомнут с легкостью – их батальон, не меньше. Да больше…

– Б-батарея! – негромко скомандовал Шорин. – Оружие к-к-к бою! Ог-гневые взводы занимают об-борону. П-п-первый огневой взвод – вправо, в‑второй – влево. Огонь! Цели по выбору!

Грохнула первая пушка. Следом прогремели вторая и третья.

Снаряды летели по-над самой дорогой, поднимая клубы пыли, и рвались, пробивая грузовики или танки «однойки».

Румыны, по всей видимости, готовились выступить в поход, поэтому множественное движение не возникло вдруг после неожиданного обстрела, а резко изменилось – бойцы забегали, часто сталкиваясь, поскольку чувство долга боролось в них с обычным позывом к самосохранению.

– П-правее… П-прицел четыре, беглый огонь!

Орудия ударили залпом, накрывая большое скопление пехоты, – это румыны жались к бревенчатым баракам, заброшенным Красной Армией еще в 39-м году. Удар осколочно-фугасными рассеял толпу, разметал убитых и покалеченных, проломил сруб.

– Б-батарея – огонь!

Один из снарядов пробил башню «Т-I», и из-за танка порскнуло с полдесятка солдат в румынской форме. Второй снаряд накрыл их, разрывая тела, поднимая тучу пыли и дыма. Черно-желтая мгла завесила бывшие казармы, будто плотной шторой, лишь изредка пелена разрывалась, и становились видны метавшиеся фигурки или горящие развалины.