Супердиверсант Сталина. И один в поле воин

Разведчик, да хоть и разведчик-диверсант, служит Родине в одиночку. Ему не на кого опереться, некому помочь. Даже в опергруппе их всего несколько человек, опергруппу и отрядом-то не назовешь. Однако тайная война диверсанта исключает атаки, когда надо покидать окоп и бежать с винтовкой наперевес, а пули так и хлещут навстречу, косым губительным дождем.

Получается, что партизанская армия – это очень верное, точное название. В ней объединились два начала – индивидуальное и коллективное, тактика мобильных групп соседствует, скажем, с танковыми атаками. У партизанской армии нет линии обороны – слишком мало людей, чтобы удерживать, к примеру, высоту или участок фронта. Да и не в этом их задача. Они должны нападать – и уходить. И снова атаковать, и снова отступать, растворяясь в лесу или в городе. Да и какой у них может быть фронт?

Придуманный разве, воображаемый. Тот, линию которого не выведешь на карте. Ну и что? Специфика такая.

Но бои-то идут, и победы за ними числятся, и урон противнику они нанесли изрядный, и еще нанесут.

Мелькнули мысли про «обратную амбаркацию», но Судоплатов отогнал их – рано им обратно. Надо еще хоть недельку продержаться…

– Товарищ командир!

Ясный голос Марины отозвался гулким эхо.

– Тише ты, – проворчал Павел. – Раскричалась…

– Товарищ командир, Четверкин вышел на связь!

– Ага! – повеселел Судоплатов. – Наконец-то… Что у него там?

– Говорит, потери меньше, чем ожидалось, но все равно, половина самолетов сбита. Сказал, что сможет выслать два, от силы три бомбардировщика, но только чтоб точно указали цель. Они под Винницей сейчас – сначала разбомбили немецкий аэродром, а потом сами сели. Говорит, им еще и подсвечивали, жаловались, что советская авиация устроила налет!

– Они хоть звезды на крыльях закрасили?

– Да, да! И нарисовали кресты, все, как вы сказали.

Павел кивнул, хотя Марина в темноте и не видела этого. Да, он пренебрег приказом обозначать трофейные самолеты красными звездами – пускай немцы принимают их за свои, хоть сбивать не будут.

– Четверкин сказал, что на аэродроме их сейчас заправят и навесят бомбы!

– Молодец. Скажи ему, пусть подождет немножко. Сейчас подойдут разведчики, и я буду знать, куда ему те бомбы сбрасывать.

«Первым делом, первым делом – самолеты…»

Павел подумал, что любовь на войне – вещь недопустимая по многим соображениям, но люди не желают откладывать жизнь на потом, тем более что понимают – она и оборваться может. Вдруг.

А Маринка – девочка хорошенькая… Кто с ней сейчас? Кажется, Трошкин подкатывал… Марина порвала с тем чернявым, даже не разговаривает с ним. Поругались, наверное.

Ну, не дело командарма вмешиваться в личную жизнь бойцов.

Просто Эмма его далеко, аж в Куйбышеве… В принципе, могла уже и вернуться из эвакуации. А толку? Он-то здесь…

– Товарищ командир! Трошкин прибыл.

– Давай его сюда.

Капитан возник, как сгусток тьмы.

– Прогулялись?

– Ага! – радостно сказал майор. – Немцы по-прежнему кучкуются на станции. Тушат пожар. Спустили пять или шесть уцелевших танков, занимают круговую оборону. Допросили «языка», говорит, что ихнему командиру подкрепления не обещают, а насчет авиации сказали обращаться к румынам. Немцев там около батальона. Танки подвезли, как я понял, из Херсона, личный состав подогнали из Николаева. Хотели отправить их всех в Ровно, а тут мы. Как я понял, с утра немцы собираются согнать местных работяг, чтобы те чинили им мост, – партизаны подорвали один пролет, но он не упал, а просто просел. Тротилу мало заложили, а больше и не было. Работы там дня на два, это точно.

– Немцы где размещаются?

– Квартирьеры пока ничем не заняты, мы им помешали расселить хотя бы офицеров. Ночуют на вокзале, в депо, в пакгаузах, в вагонах. Ждут утра.

– Не дождутся. Марина! Передай Четверкину, пусть отбомбится по железнодорожной станции, вокзалу и депо. Если немцы потушат пожар, то мы подсветим ракетами.

– Есть!

Подумав, что хватит с него «бродилова», Судоплатов устроился на куче брезента, решив прикорнуть на минутку.

– Товарищ командир! – шепот Марины вывел его из сна.

– Что? Сколько времени?

– Четыре часа. Трошкин сказал, что по времени самолеты вот-вот должны подойти.

– Понял.

Протирая глаза, Павел поплелся на свет фонарика, обозначавшего умывальник. Поразительно, но вода была. Бойцы набирали ее во фляжки, а Судоплатов подставил руки ковшиком и умылся.

Хорошо!

Утирая лицо, Павел натянул надоевшую уже немецкую фуражку с высокой тульей и покинул цех.

Еще не начинало светать, просто на востоке небо утрачивало непроницаемую черноту, окрашиваясь темно-синим.

– Трошкин.

– Здесь!

– Готовы?

– Так точно!

Судоплатов прислушался. Показалось ему, что ли? Да нет, гудит что-то…

Гул накатывался с севера, хотя в темноте невозможно было увидеть подлетавшие самолеты. Немцы тоже услыхали звук моторов – вспыхнул луч прожектора, суетливо обмахнул небосвод. Смутно блеснули стеклышки кабин.

Завыла сирена, объявляя воздушную тревогу, и смолкла, будто поперхнулась, когда прожектор выхватил из темноты кресты на крыльях «Юнкерсов».

– Приготовиться! – послышался голос Трошкина, в котором чувствовался азарт. – Давай!