Супердиверсант Сталина. И один в поле воин

Гитлер утратил надежду на победу. Той армии, что наступала в 41-м, уже не было – вермахт понес чудовищные потери, лишившись опытных солдат и офицеров, а новое пополнение было обучено наспех, навыков не имея вовсе.

Тем не менее силы у Германии были велики – приходилось напрягаться и бить со всей дури, чтобы отстоять Советскую родину.

* * *

Шум вокруг самоубийства Абакумова никто не поднимал. Расследование шло вяло, сгоревший «ЗИС» и два трупа в секретном «домзаке» никак не стыковались. Следователи склонялись к тому, что к трагедии привели некие внутренние разногласия.

Что интересно, ни одна версия не учитывала один маленький факт – прорезанную дыру в стекле на втором этаже. Вероятно, следователи даже мысли не допускали о возможности нападения на «домзак».

Лично Судоплатов был уверен, что НКВД спустит «дело Абакумова» на тормозах – Виктор Семенович проявлял слишком много прыти. Часто докладывая Сталину об успехах СМЕРШа, он не упускал случая выставить ведомство Берии как сборище неумех и ротозеев, копал под самого Лаврентия Павловича.

Так что внезапный «суицид» стал подарком для наркома.

Разного рода проверки и «меры по усилению бдительности» прошелестели и утихли еще до августа.

Всю осень Судоплатов разрывался между севером и югом – наводил порядок на оккупированной территории Финляндии, одновременно укрепляя 1-ю партизанскую армию.

Едва войска вошли в Гельсингфорс, который финны переиначили в Хельсинки, как Иосиф Виссарионович призвал к «мягкой советизации» Суоми. Стратегия предлагалась двоякая – жестоко подавлять малейшее выступление против новых властей, но всячески поддерживать местное население, желающее жить в мире с освободителями.

Сталин просто использовал опыт, полученный на Западной Украине и в Прибалтике, не желая, чтобы в Финляндии объявились свои бандеровцы и «зеленые братья».

А курс был такой – после войны в состав Советского Союза должна была войти Финская ССР. Уже и флаг придумали – белая и синяя полосы по нижнему краю красного полотнища.

Пока же шла война, и городские комендатуры в Гельсингфорсе, Або, Улеаборге искали опору в местных, подтягивая активных товарищей.

Мира и спокойствия, конечно же, не было – фашистские недобитки, чьи мечты о Великой Финляндии были так грубо порушены, мстили «русским оккупантам». Убивали, нападали, грабили, жгли.

Опергруппы 4-й ОМСБОН были переброшены в местный край лесов и озер. Бандитов не ловили, не отправляли в Сибирь на перевоспитание, а уничтожали.

На Украине тоже было весело. Немцы медленно отступали от Днепра, исповедуя тактику выжженной земли. Раз сами не сумели удержать лакомый кусок, то пусть и русским он достанется горелым.

Устраивать поджоги и минировать дома, плотины, заводы мешали партизаны – та самая земля, которую фашисты намеревались выжечь, тлела у них под ногами. Стычки происходили постоянно, бои шли днем и ночью.

Поезда с награбленным добром останавливали и разгружали, загоняя в тупики, воинские эшелоны пускали под откос.

Темной октябрьской ночью через линию фронта, в Цуманские леса, перегнали три девятки трофейных «Юнкерсов». Комполка Четверкин очень обрадовался и с утра «нанес» визит в Здолбунов, Ровно, Луцк. Бомб, в отличие от «средств доставки», хватало.

Судоплатов служил как надо и радовался.

Избежав Харьковской катастрофы, обороны Севастополя, битвы за Кавказ и Сталинградской эпопеи, Красная Армия сберегла год времени и миллионы жизней. Можно еще, сидя на досуге, подсчитать тысячи сохраненных танков, самолетов, орудий, но эти железяки не вызывали в душе чувства глубокого удовлетворения.

Ровно за неделю до Нового года Судоплатова и Эйтингона вызвали в Кремль.

Дело шло к Новому году, и нынче в воздухе витало куда больше надежд, чем зимой 41-го.

Уже никто не сомневался в окончательной победе над фашизмом, и приходилось даже делать внушения чересчур ретивым – враг все еще оставался сильным, коварным, опасным.

…Павел бродил по Свердловскому залу, улыбался, здоровался, кивал знакомым и незнакомым, встречным и поперечным.

Церемония вручения орденов Ленина и Суворова уже не захватывала воображения – было просто приятно. Вообще-то орден Суворова полагался полководцу, но разве он не ходил в командармах, хоть и временно?

После совместного фотографирования орденоносцев с Калининым Павла с Наумом пригласили «наверх».

В кабинете Сталина было накурено, но не душно – народу пришло не слишком много. Присутствовали Берия и Василевский, Жуков и Малиновский. Были и «новенькие» – Черняховский, Горбатов, Рыбалко.

Иосиф Виссарионович расхаживал, как именинник.

– Здравствуйте, товарищ командарм, – пошутил он, обращаясь к Судоплатову. – Кого прочите на свое место?

– Здравствуйте, товарищ Сталин. Считаю, что с обязанностями командующего 1-й партизанской армией справится Дмитрий Медведев. Опыт у него есть.

Сталин кивнул. Поведя рукой с погасшей трубкой в сторону Малиновского, он сказал:

– Южному фронту, товарищ Малиновский, мы уделяем особое внимание. Именно там мы начали наступление. Что дальше?