Супердвое. Версия Шееля

— Август, неужели гонорара, полученного вами от заинтересованных лиц, достаточно, чтобы обеспечить достойную старость?

Он огрызнулся.

— Ваши деньги пахнут серой.

— Сера – это по части господина Ротте, а мы с вами деловые люди. У нас много общего. Мы оба на мели. Что касается Франца, зачем всуе упоминать имя человека, которого, говорят, на днях выдали русским за те художества, которые он натворил на Кавказе. Кстати, насколько мне известно вы там тоже достаточно накуролесили…

Штромбах наконец пришел в себя. Взял себя в руки.

Закурил.

— Мне даже в голову не могло прийти, что вы, Алекс, работаете на красных. Хотя с вашей биографией это был самый удачный вариант.

Я вздохнул.

— Ошибаетесь, Август. Красные здесь не при чем. По крайней мере, в настоящий момент помощи от них мне ждать не приходится. Раненный, помещенный в госпиталь, я пытался достучаться до них. Хотите верьте, хотите нет, но человек, который вывел меня на вас – помните историю с досье на моего отца? – как в воду канул. У меня еще тогда зародилась мыслишка – не клюнул ли я на элементарную подставу? Впрочем, это дела давно минувших дней. Вернемся к дням нынешним. К сожалению, мне крупно не повезло. Вы моя последняя надежда, Август.

Штромбах хмыкнул.

— Чем же, барон, вам так досадила судьба?

Он успокоился, даже несколько повеселел. Угрюмый и затрапезный вид Шееля, его скованные движения наводили на мысль, барон испытывает не лучшие времена. Интересно, зачем он собрался в Швейцарию? Это был деловой, пахнущий изрядной суммой вознаграждения интерес.

— Ротте сумел отыскать меня в Дюссельдорфе. Дальше не интересно…

— Нет уж, барон, поделитесь горем Вы, насколько мне известно, настойчиво ищете человека, который смог бы вам помочь в непростом – я бы сказал очень рискованном – предприятии?

— Этот гадкий штурмбанфюрер написал на меня донос в комиссию по денацификации. Я не хочу связываться с этой комиссией.

— А ваши друзья с той стороны пролива? Почему они бросили вас в беде?

— Вы попали в точку, Август. Вообразите мое изумление, когда друзья с той стороны пролива заявили, что знать не знают ни о каком Шееле, тем более Штромбахе. Они заявили, что не готовы оказывать помощь всякого рода темным личностям.

Лицо у Артиста вытянулось. Он признался.

— Мне ответили примерно то же самое, но в более грубой форме. Намекнули, что в их планы не входит спасать военных преступников. Они…

Голос у него дрогнул.

Я подхватил.

— Что же это творится, Август?..

Штромбах не ответил. Некоторое время он усиленно размышлял, затем заторопился.

— Простите, у меня дела…

— Не спешите, Август. Сядьте, допейте кофе. Не беспокойтесь, я заплачу. Если, конечно, мы договоримся.

Штромбах вопросительно глянул в мою сторону.

— Хорошо. Если вы, барон, остро нуждаетесь в помощи, я по старой дружбе попробую что‑то сделать для вас. На многое не рассчитывайте. Итак, вы собираетесь?..

— В Швейцарию.

— Правильное решение, – одобрил Штромбах и сел. – Я готов помочь вам добраться до Швейцарии. Какое отношение вы имеете к Хайнцу?

— Мы служили в Управлении вооружения вермахта. В ответственный момент оба не изменили присяге.

— Понятно. Давайте встретимся через несколько дней. Я постараюсь что‑нибудь придумать. Хайнц вам позвонит».

« …Вернувшись на базу, Николай Михайлович составил срочную шифротелеграмму с подробным изложением беседы. К телеграмме приложил отчет об окончании разметки подземного туннеля и начале подготовительных работ. Туннель, который должен был вывести группу отпетых «гитлерюгендов» в сад Шпандау, начинался за пару сотен метров от тюрьмы в одном из разрушенных домов, в котором сохранился подвал.

Доступ туда постоянно контролировался одним из «мстителей» – так мы назвали нашу организацию, – проживавший поблизости.

Дружище, не поверишь – они назвали себя «Elusive Avengers»! *(сноска: «Неуловимые мстители».)

В моей группе было восемь человек. Все они спустя два года после гибели рейха, мечтали вступить в СС, а двое даже успели поучаствовать в расстрелах.

В четырнадцатилетнем возрасте…

Дружище, хочешь верь, хочешь не верь, но мне не жаль этих юнцов. Такой я бессердечный и упертый энкаведешник. Их никто силком не тянул в подземелье на Гекторштрассе, не принуждал день и ночь копать подземный ход. Они работали увлеченно, с энтузиазмом – с тем нацистским настроем, с каким их отцы орудовали на Украине, в Белоруссии и в России. С ними нельзя было отыскать согласие. Возможно потом, много лет спустя, но у меня не было этих лет.

Я старался…»

« …вечером, когда до Серова дошел доклад о «художествах Трущева», в администрации началось такое!.. Николая Михайловича и меня потребовали к генералу. Тот сразу в крик – вы что, с ума сошли? Хотите засветить Шееля?.. Никаких контактов с Радке и с этим провокатором из абвера!»

« … Трущев дал мне знак – помалкивай!

Я смолчал, дружище. Я человек маленький.

Конечно, если рассуждать теоретически, сидя в кабинете, ввязываться в игру со Штромбахом, было рискованно. Он мог догадаться, с чьей подачи Шеель в 1944 году принудил его к сотрудничеству…»