Супердвое. Версия Шееля

В одном этот замкнутый кружок Нобелевских лауреатов, университетских профессоров и амбициозных докторов наук, честных «партайгеноссе» и «наблюдателей от партии», усердно деливших шкуру неубитого медведя, сплотился воедино – троянский конь Генриха Гиммлера был им ни к чему.

Дружище, пойми меня правильно – с точки зрения результата эта грызня не могла не радовать. Однако я все‑таки немец, и мне было стыдно наблюдать, сколько амбиций, зависти и мелочного крохоборства было присуще лучшим представителям «арийской науки». Этот факт может служить наглядной иллюстрацией к той угрозе, какая нависает над всяким разумным человеком, поддавшимся «измам», не говоря о « стях».

Об этом меня предупреждал и Нильс Бор.

Тогда я решил подобраться к урановому проекту с другой стороны и навести мосты с помощью армейских контрразведчиков. Эту идею подкинул мне небезызвестный штурмбанфюрер Франц Ротте, получивший повышение по службе, по–видимому, за неусыпную слежку за мной. Я клюнул на приманку и едва не поплатился за эту глупость головой. Этот боров ловко сыграл на моем личном интересе – все те месяцы, которые я провел в шкуре большевистского агента, мне не давала покоя причина, толкнувшая военную разведку бросить нас с отцом на произвол судьбы. Если помнишь, Майендорф известил меня в Смоленске, что руководство абвера «готово отдать должное усилиям барона фон Шееля во вражеской стране, однако легализация предполагаемого сына агента W-17, представляется задачей практически невыполнимой». Единственное, на что я мог рассчитывать – это на небольшое возмещение за те годы, которые провел во враждебной стране.

Кто бы мог подумать, что наводя мосты со специалистами из абвера, я мало того, что ничего не узнал о причинах, толкнувших барона Альфреда–Еско фон Шееля перекраситься и покинуть Германию, но едва не оказался вовлеченным в заговор против Гитлера, которого мы с Толиком однажды спасли. Оказалось, я вступил на минное поле, и мои неуклюжие попытки совместить задание Москвы с реабилитацией отца, сложившего голову за фатерлянд, завели меня слишком далеко.

Судьба, дружище, обожает такого рода шутки.

Дружище, поверь старому имперскому барону, орденоносцу и капитану НКВД – будь осторожен с тайной!

Будь осторожен!!

Если по наивности или неоправданной любознательности ты ухватился за ее кончик и тем более легкомысленно потянул за него, не пренебрегай советами этого увертливого экстрасенса Мессинга. Невзирая ни на что, соблюдай дистанцию между собой и тайной и никогда не поступайся достоинством, какими бы «измами» обратная сторона бытия не пыталась соблазнить тебя».

« …предостерег меня мой второй поручитель в Германии Ялмар Шахт. Я навестил его, лишенного министерского поста и отправленного на пенсию, в предместье Берлина. Его дом был похож на наш в Дюссельдорфе, но это был Берлин, Шарлоттенбург, аристократический пригород, Рихард Вагнерплац.

Господин Шахт, упрямый старикан, прожженный циник и стихоплет, известный на весь мир знаток финансов, назвал меня «mein junge», что следовало понимать как «мой мальчик», а себя позволил именовать «дядей Ялмаром». Он и в опале был непримирим ко всякого рода авантюрам и особенно к их зачинателям. К такого рода легкомысленным верхоглядам он относил не только оппозиционеров из абвера, но кое–кого повыше, например самого фюрера, которому в последний день ноября 1941 года, за несколько дней до контрнаступления под Москвой, не побоялся заявить – Германия проигрывает войну, пора мириться.

Это была наша первая встреча. Правда, в середине сорок третьего, мы случайно столкнулись в Бургтеатре, куда я пригласил Магди посмотреть «Чернобурую лисицу» с Ольгой Чеховой в главной роли. В антракте мы нос к носу столкнулись с четой Шахтов. Я поблагодарил своего поручителя за участие в моей судьбе, сказал пару комплиментов его супруге, которая была лет на тридцать моложе своего мужа, и попросил опального министра и дальше опекать меня. Дядя Ялмар в ответ буркнул что‑то неразборчивое и замолчал, на этом разговор закончился. Эта холодность озадачила меня – в редких письмах, которыми мы обменивались сразу после моего возвращения из «красного ада», дядя Ялмар не скупился на советы. Полагаю, Шахт был устроен таким образом, что неторопливость, вдумчивая расчетливость и, конечно, инстинкт самосохранения были для него превыше всего (über alles)…»