Супергрустная история настоящей любви

По-моему, вот тут наша страна и дала маху. Мы боялись друг с другом воевать, ну и отсюда эта двухпартийная фигня и этот ДВА. Перестав отчетливо сознавать, до чего на самом деле друг друга ненавидим, мы отказались от ответственности за наше общее будущее. Я думаю, когда пыль осядет, а двухпартийны канут в историю, мы вот так и будем жить: несогласными друг с другом мелкими группами. Не знаю, как это будет называться — политические партии, военсоветы, города-государства, — но будет так, и на сей раз мы не лопухнемся. Повторится 1776 год. Америка, акт второй. Ладно, Юнис, уже ночь, я отключаюсь. Не забудь продукты на Четвертое.

Твой,

Дэвид

Крестовый поход грешников Из дневников Ленни Абрамова

7 июля

Дорогой дневничок!

Не выношу Четвертое июля. Ранний средний возраст лета. Все еще живое и брыкается, но уже заворочался неизбежный упадок и приближается осень. Мелкие кустики и жалкая поросль, обожженные жарой, напоминают неудачно осветленные прически. Жара достигает ослепительного пика, однако лето обманывает себя, сжигает себя, точно гений-алкоголик. И задумываешься — на что я потратил июнь? Самые бедные — обитатели «Домов Владека» возле моего кооператива — явно принимают лето на его условиях: стонут, потеют, пьют паршивый лагер, занимаются любовью, а поблизости бегом или на горных великах выписывают круги их коренастые дети. Однако более честолюбивые нью-йоркцы, даже я, потихоньку всасывают лето через трубочку. Мы знаем, что лето — апогей бытия. Мы по большей части не верим в Бога или перспективу загробного возрождения, сознаем, что в жизни нам выпадает что-то около восьмидесяти летних сезонов, и каждый должен быть лучше предыдущего, и в каждом должна быть поездка в арт-галерею Бард-колледжа, якобы ненапряжная игра в бадминтон в вермонтском коттедже какого-нибудь невежи и прохладное, мокрое, чуточку опасное сплавление на каяках вниз по неумолимой реке. Иначе как понять, что ты прожил свое лето наилучшим образом? А вдруг ты пропустил затаившийся в тенечке ошметок нирваны?

Честно сказать, сейчас, зная, что бессмертие стало еще недостижимее (239 000 списаны со счета, осталось только 1 615 000 юаней, по последним данным), я бы предпочел зиму, когда все вокруг мертво, ничто не набухает почками, а бессчастным приверженцам реальности открывается холодная и черная правда вечности. Но больше всего я ненавижу нынешнее лето, от которого в парке уже осталась сотня трупов.

«Нестабильная, практически неуправляемая страна, которая представляет опасность для международной системы корпоративного управления и биржевых механизмов» — вот как охарактеризовал нас центральный банкир Ли, благополучно приземлившись в Пекине. Нас унизили перед всем миром. Фейерверки Четвертого июля отменены. Парад и коронование победителя «Американского транжиры» отложены, потому что на жаре просел участок Бродвея у Ратуши. Остальные улицы пусты, граждане благоразумно сидят по домам, на линии Ф ходит один поезд в час (что, должен заметить, не слишком отличается от регулярного расписания). Единственные заметные новшества — плакаты ДВА, что свисают с Кредитных столбов; на плакатах тигр трогает лапой маленький глобус, а внизу написано: «Америка вернулась! Р-р-р… Не списывайте нас со щитов [sic]. Нас теперь не остановишь! Вместе мы удивим мир!»

Во вторник утром, после долгих выходных, «Постжизненные услуги» прислали за мной лимузин «Хёндэ». До Верхнего Ист-Сайда добирались целую вечность. На Пятой авеню чуть ли не в каждом квартале — КПП за колючей проволокой. Измордованные гвардейцы с затуманенным взором и густым алабамиссисипским акцентом тормозили нас, обыскивали машину от капота до багажника, игрались с моими данными, унижали водителя-доминиканца, заставляя его петь «Усеянный звездами стяг» (я и сам-то слов не помню; кто их помнит?), а потом отправляли его маршировать мимо Кредитного столба.

— Скоро-скоро, кузнечик, — рявкнул на водителя один солдат, — мы тебя нахуй домой отошлем, chulo.

В конторе Келли Нардл рыдала над беспорядками, а молодняк в Салоне Вечности сидел со своими аппаратами, скрипел зубами, скрестив ноги в кроссовках, не понимая, как интерпретировать новую информацию, что изливалась на них теплой летней газировкой, и все ждали, когда Джоши подаст сигнал. Гвардия отчасти зачистила парк и запустила внутрь Медийщиков. Я смотрел Ноев канал — Ной бродил вверх-вниз по Кедровому холму, мимо обрывков брезента и темных луж живой крови, амебами растекшейся по усталой траве, — и Келли, увидев, облила слезами темпе у себя на столе. Она у нас воплощение честной эмоции, наша Келли. Я в свой черед принялся гладить ее по голове и нюхать ее волосы. Однажды, если наш биологический вид выживет, надо будет изобрести способ скачивать ее доброту и инсталлировать в наших детей. А между тем мои показатели настроения на Табло поднялись с «кроткий, но отзывчивый» до «игривый/приятный/любознательный».