Суперканны

— Следовало бы. Это как в Лос-Анджелесе — где бы ты ни был, автомобильная парковка тебя находит. Мне нужно упражнять ноги — выздоравливаю после аварии самолета.

— Да, вы же летчик… — Она закурила, на секунду запалив содержимое пепельницы. — Это означает, что у вас интересная сексуальная жизнь?

— Надеюсь, что так, — я верный муж. Вам это, наверно, кажется абсолютно противоестественным.

— Нет. Просто немного против природы. Но с другой стороны, очень романтично.

Утомившись от этой вымученной болтовни, я развеял рукой табачный дым и попытался заглянуть ей в глаза. Что она — удерживает меня здесь, пока не прибудут люди Цандера? Группа из службы безопасности по наводке помощника Делажа могла следовать за его лимузином до Канн, потом потеряла меня, когда я петлял по городу в безуспешных поисках. А когда я бродил по Круазетт, меня обнаружила Франсес Баринг.

Но если она роковая женщина, думал я, то на удивление неумелая — работает самостоятельно, а имеет очень уж приблизительное представление о том, как добиться своего. Меня поразило, как сильно она отличается от Джейн. Мой юный доктор — та была похожа на девчонку, но уверена в себе сверх всякой меры, а Франсес, такая умудренная, казалась нерешительной; возможно, она карабкалась на вершину корпоративной пирамиды — а защитить себя могла разве что каким-то малохольным юморком. Я посмотрел вниз на ортопедические манекены в фетишистских доспехах. Джейн померла бы со смеху, предложи я ей надеть эти латы для любовного разогрева, но я вполне мог себе представить, как Франсес без слов облачается в такую сбрую.

Увидев улыбку на моем лице, она отхлебнула из своего стакана и расположила его между нами, демонстрируя глянцевитый отпечаток своих губ, словно улику, свидетельствующую о поцелуе — втором за этот день.

— Вы правы, Пол, — заявила она. — Я успокоилась.

— Отлично. Так кто же этот общий друг? Дружба в «Эдем-Олимпии» вещь довольно редкая.

— Этого друга там уже нет. — Ее пальцы двинулись было к пакетику с солью, замерли и, чтобы успокоиться, принялись потрошить бычок сигареты. — Он умер несколько месяцев назад. В прошлом мае, чтобы быть точнее…

— Дэвид Гринвуд? — Когда она кивнула, на ее лицо опустилась туча, а я спросил: — Давно вы в «Эдем-Олимпии»?

— Три года. После смерти Дэвида кажется, что больше.

— Вы были близки?

— С перерывами. Он был очень занят.

— Детский приют, метадоновая клиника. И библиотека Алисы.

— Да, Алиса. «Не увидишь зорким глазом…»^{46} — Она уставилась на отпечаток на своем стакане, не отдавая себе отчета в том, что ее губы движутся, передавая беззвучное послание в пустоту.

Проникнувшись к ней участием, я накрыл ее руки ладонью:

— Вы были там двадцать восьмого мая?

— В своем кабинете в здании «Сименс». Я весь день там провела.

— Вы видели, как приезжала полиция, слышали стрельбу?

— Конечно. Вертолеты, машины скорой помощи, репортеры… весь этот кошмар разворачивался, как какая-то безумная видеоигра. На самом деле я с тех пор так и не проснулась.

— Понимаю. — Я взял ее пустой стакан — горячий от жара ее рук. — Все эти убийства… Мне они кажутся просто невозможными.

— Почему? — Она нахмурилась, решив, что я решил блеснуть какой-нибудь парадоксальной идеей. — В «Эдем-Олимпии» все возможно. В этом ее raison d'etre[10].

— Но это совсем не похоже на Гринвуда. Он созидал, организовывал проекты, а не разрушал. Джейн говорит, что он был идеалистом старого закала.

— Может быть, это все и объясняет? Идеалисты бывают опасными.

— Вы хотите сказать, что он перестрелял всех этих людей, руководствуясь высокими мотивами?

— А какие еще могут быть причины? Внезапное умопомрачение?

— Это вполне вероятно.

— Настоящее умопомрачение — это «Эдем-Олимпия». — Говорила она со спокойным отвращением. — Уайльдер Пенроуз помрачает умы…

— Я вижу, вам это место не очень-то нравится.

— Я его обожаю. — Она сделала знак официанту, заказывая еще выпивку. — Я здесь получаю в три раза больше, чем в Лондоне, тут сумасшедшие льготы, у меня великолепная квартира в Марина-Бе-дез-Анж. И все игры, в какие мне хочется играть.

— Здесь есть какие-то игры? Спортивные клубы пусты.

— Я о других играх. — Она впервые посмотрела на меня с настоящим любопытством, ее глаза обшаривали мой спортивный твидовый пиджак. — Бывают игры сосем другого рода.

— Похоже, вовсе нешуточные.

— Так и есть. В «Эдем-Олимпии» играют только в серьезные игры.

— Тот, кто подвез меня до Канн, кажется, тоже об этом говорил.

— Ален Делаж? Вы с ним поосторожнее. Он похож на робкого бухгалтера, но на самом деле — типичный садист с анальным уклоном.

— Похоже, вы хорошо его знаете. Вы были любовниками?

— Вряд ли. В моем вкусе больше его жена, но она изображает из себя недотрогу. Вот в чем беда «Эдем-Олимпии» — тут не помнишь, с кем у тебя был секс. Как в Марбелле или… на Мейда-Вейл.