СуперХерой

Мысленно причитая и ругая себя за доверчивость, Люба забрался под сиденье аппарата. Тесно, грязно, места мало мало, наружу торчали согнутые колени — ребенок скинул рюкзак и замаскировал им ноги. Сам сел на сиденье, вцепился в руль, и, насупившись, крайне сосредоточенно на него уставился. Рывком прокрутил его в одну сторону. Потом — в другую.

— Бип, бип, — издал Сеня странные звуки, постучав по центру руля.

Сквозь широкие щели Люба видел, как во двор вошли два человека в сине-черной форме. Он замер и постарался дышать через раз — казалось, что это все, конец, что даже сердце громким стуком его выдаст.

Люди в форме осмотрелись и пошли напрямую к паровозику.

— Мальчик, ты мужчину здесь не видел? Рыжий, в черной куртке. В кепке и в очках.

Сеня напрягся, стиснул руль так, что побелели пальцы, и громко засопел.

— Мальчик, ты глухой? — двое шагнули вперед. Над деревянной дверцей возвысились фуражки. Люба молился, чтобы они не подходили ближе: еще хоть шаг, и он откроется их взору.

— Не видел, — буркнул ребенок.

— Точно не видел?

— Дяденьки, — Сеня медленно перевел взгляд с руля на подошедших. — Вы… педофилы?

— Эй-эй, пацан, ты что несешь?

— Нам в школе говорили, что если к детям пристают взрослые дяди, то это значит, что они — коварные педофилы. Они специально переодеваются в пожарных или в полицейских, чтобы войти в доверие наивным детям. С ними ни в коем случае нельзя разговаривать, куда-то идти, садиться к ним в машину, и если вы подойдете, я буду кричать, и тогда из дома выйдет батя и соседи, — он глубоко вдохнул, словно бы хотел заорать.

— Пацан, пацан, ты успокойся, — неизвестно, что за пламенную речь произнес ребенок, но это сработало: двое, косясь на окна дома, отступили. Они заглянули в башню, и, кругом обогнув паровоз, вышли в ворота.

— Двор чист. Там только чокнутый пацан, — послышалось снаружи.

Когда Алина была не в настроении, она спускалась из офиса вниз, в подвал, и с нескрываемым удовольствием ругалась с завхозом. Благо, повод всегда был — запойный алкоголик Михаил вечно терял накладные и разбазаривал подотчетные средства.

— Дармоедки! Сидите там в тепле и получаете больше работяг!

— Да, да, мы с утра до вечера бумажки перекладываем и чаи гоняем! Ах, и обсуждаем маникюр. И платят нам именно за это. А теперь, Миша, когда мы все выяснили, закрой рот и принеси мне чеки!

— Развели бюрократию! Бумажки везде им подавай! Надо тебе — иди и напечатай!

— Миш, ты что, за дуру меня держишь? Отчеты, спрашиваю, где?!

— Где, где — в…, - мужчина запнулся и покраснел от натуги.

— Тсс, погоди, — Алина нехотя достала из кармана телефон. — Ага, Сень, что случилось?

— Але, мам. Ты не ругайся только, ладно? Слушай, тут так получилось, что…

И чем дольше Алина выслушивала сбивчивую речь сына, тем сильнее у нее отвисала челюсть.

— И сколько времени вы там торчите? Сколько?! Три часа?! Так. Не ной. Диктуй мне адрес. И скинь сообщение с кодом от домофона. Чего-нибудь придумаю, жди, скоро буду, — она нервно нажала на отбой.

Первым ее желанием было обматерить Михаила, чтобы выпустить раздражение и пар. Она закрыла глаза, выдохнула, вдохнула, мысленно сосчитала до пяти, и относительно спокойно обратилась к заскучавшему завхозу.

— Короче, Михаил. Так уж и быть, я пойду тебе навстречу и спишу те полторы тысячи на канцелярские расходы. Но мне нужно кое-что взамен. Неси ведро и униформу для уборщиц. Если Аркадий Петрович спросит — я выехала в северный отдел. Все ясно?

— Прикрою, Алина, я вас понял.

Вскоре, с ведром в руках, девушка стояла на улице и ждала такси. Просматривала в телефоне новостную ленту — улица, где Сеня застрял с пришельцем, была надежно оцеплена. На каждом перекрестке выставили патрульные машины, полицейские с распечаткой допрашивали прохожих. Горожан призывали к бдительности и к гражданской ответственности, советовали быть начеку.

Из тех же новостей за последние дни она много чего узнала: например, что Любу зовут Людовиг по кличке Бивис. Что он способен с места перепрыгнуть трехметровый забор, что он бегает со скоростью до шестидесяти километров в час, что он не совсем человек, а, возможно, полукиборг. Выводы компетентных лиц тоже порадовали: предполагалось, что он — крайне опасный неизвестно кто. В комментариях, как обычно, царил полнейший мрак: Любу причисляли к дьяволу, к западному агенту, к извращенцу-маньяку и растлителю детей; отдельные особо одаренные личности умудрились приплести прививки, бродячих собак, чипы, феминизм, геев, скрепы и аборты. Единым было одно: его боялись все.

Алина твердо знала: всё это — лютый бред.

Ее трясло. От раздражения, досады, от того, что ее невольно втянули не пойми во что, от страха за ребенка и от того, что за содействие пришельцу ей, вероятно, грозит немалый срок.

Последние дни Валентину некогда было интересоваться новостями: он забронировал билеты на ближайший рейс — на завтра, нашел в папке с документами нотариально заверенную копию свидетельства о рождении ребенка; предупредил маму, уладил рабочие вопросы и подготовил чемоданы к перелету.