супермаркет(СИ)

В девятом часу Егоров закончил все, что было намечено на день, и стал собираться домой. Осталось позвонить Вике, но делать это почему-то совершенно расхотелось. Завтра он купит ей цветы или попросит Эмму Петровну подобрать какой-нибудь подарок. Завтра. А сейчас домой и спать...

Перед тем, как выйти, Егоров окинул взглядом кабинет, задержавшись на том месте, где стояла девушка.

- Напугал бедную, - пробормотал он и недовольно хмыкнул.

Нет, какой молодец! Уставился на ее косу. Такую он точно никогда не видел, он бы помнил. Хорошо, хоть руку не протянул, чтобы потрогать. Сейчас все торопятся жить, поэтому и прически такие: пару раз расческой провел - и порядок. А она точно испугалась, подумала, наверно, что он на ее грудь пялится, даже покраснела. И что, извиняться теперь? Он еще раз хмыкнул и отправился домой.

С тех пор, как Виктор Иванович Резников, хозяин супермаркета, был выписан из больницы, утро каждого дня для Егорова начиналось одинаково: с восьми до десяти он находился в комнате больного. Они с незапамятных времен дружили, даже имели квартиры в одном доме, правда, в разных подъездах. Резников давно и тяжело болел, поэтому вся работа легла на плечи Егорова. Если больной чувствовал себя неплохо, то они говорили о работе, о которой можно было говорить бесконечно, а иногда могли и в шахматы сыграть. Но бывали дни, когда Резникову становилось хуже, и он молча лежал, словно к чему-то прислушиваясь, прикрыв глаза и расслабившись после укола. Во время таких посещений Егоров хмурился больше обычного, потому что ничем не мог помочь другу. Помочь ему уже не мог никто.

Однажды Егоров все же решился нарушить тягостное молчание и спросил почему-то очень тихо, словно боялся, что их подслушают:

- О чем ты думаешь?

Ответа долго не было, и он было решил, что Резников не услышал вопроса, но вот губы больного дрогнули в слабой улыбке, и, наконец-то, послышалось:

- Ни о чем. Я качаюсь на волнах.

Егоров сначала не понял сказанного. Ну как можно ни о чем не думать, ведь мысли всегда, как пчелы, роятся в голове? Однако вдруг вспомнил, как много лет тому назад, после свадьбы, они с молодой женой рванули на две недели к морю. Крым был прекрасен, море великолепно, и он, как-то заплыв далеко от берега, широко раскинув руки, тоже качался на волнах, всматриваясь в голубое безоблачное небо. Мыслей никаких не было, осталось только ощущение полной отстраненности от суеты жизни, безмерного покоя и ничем не замутненного счастья. Тогда он, без памяти влюбленный и только что женившийся молодой мужчина, не смог оценить этих минут. Он еще не знал им цену.

Это была счастливая поездка! Пьянило все: ощущение свободы, потому что институт был уже позади; прикосновения юной жены, от которых кипела кровь; молодое вино, кружащее голову и делающее еще более сладкими губы любимой женщины; ночная прохлада на берегу, когда все казалось нереальным и таинственным в тусклом свете луны... Да мало ли еще что...

В последний вечер они, тесно прижавшись друг к другу, сидели на берегу моря и наблюдали за закатом солнца. Эти две недели чувство восторга от обретения друг друга не покидало их, они были безмерно счастливы.

- Люблю тебя, - нежно сказала жена, легко поцеловав его в губы.

- И я тебя люблю, - немедленно отозвался он, вернув поцелуй.

- Навсегда?

- Глупая, конечно, навсегда. До самой смерти в один день.

Они засмеялись. Кто в молодости всерьез воспринимает смерть? Никто.

Может и Резников вспомнил что-то такое, что его еще держит на этом свете? Егорову стало не по себе, словно он невольно вторгся в какое-то тайное и тщательно охраняемое пространство, о котором другому не позволительно даже догадываться. Он по своему опыту знал, что у каждого в душе есть такие потаенные закоулки, о существовании коих не подозревает никто: ни лучший друг, ни любимая женщина. Да и сам человек иной раз крепко подумает, прежде чем заглянуть туда, чтобы ненароком не разбудить связанные с этим не всегда приятные и крайне болезненные воспоминания. Конечно, не стоило задавать такие вопросы. Больше в особенно тяжелые дни он друга не тревожил, а просто просиживал два часа в мягком удобном кресле, думая обо всем и ни о чем.

От Резникова он отправлялся на работу, в два ехал домой, где и обедал иногда один, иногда - с Викой, которую до поры до времени устраивала такая жизнь на два дома. Возвращался не раньше девяти вечера. Каждый новый день сейчас был абсолютно похож на предыдущий.

Резников серьезно болел уже лет пять, за последний год перенес две операции, но ни одна не дала ожидаемого результата. Теперь же он угасал, врачи говорили о паре недель. Резников, конечно, об этом знал, но о скорой смерти говорить с Егоровым не желал, никаких разговоров о судьбе своего супермаркета не заводил, словно тот и не был его любимым детищем, словно его дальнейшая судьба умирающего нисколько не волновала.