Супермены в белых халатах, или Лучшие медицинские байки

Так, вызывая неотложку, правосторонняя пенсионерка Козикова с Петрушки рыдала и была до того невразумительна, что разбираться отправился лично заведующий… Оказалось, просто-напросто не повезло экзотической старушке. Решила она в очередной раз в больнице подкормиться да пенсию поднакопить – ну и не далее чем вечером госпитализировал ее понимающий Киракозов, но за пределы приемного покоя Козикова всё равно не попала. Помаялась она там несколько часов, к полуночи про нее вспомнили, кардиограмму ей сняли, затем подумали, потом пересняли, уяснили ситуацию, извинились и корректно, однако непреклонно указали на выход.

Время было уже не то совсем позднее, не то слишком раннее, но в любом случае муниципальный транспорт не работал. Делать нечего, похромала невезучая Козикова к дому, через час-другой помаленьку добралась. Поднялась она по лестнице – и обмерла: батюшки-светы, металлическая дверь вместе с коробкой аккуратно вынута, вся квартирка нараспашку! Старушка без дыхания домой, а там как было шаром покати, так не только не убавилось, а наоборот – там посреди комнаты за неимением стола на колченогом табурете хрустальная ваза засверкала, а в ней крупная купюра и записка печатными буквами: «Так жить нельзя!»

Законопослушная пенсионерка сперва милицию вызвала на акт криминальной революции, но мужики ей сурово: «Так то-то и оно, бабка, что криминальная революция, – они ей популярно разъяснили, – террор у нас, беспредел, бандитизм кругом творится, а вы тут, понимаете, с вазой вашей!» «Да не моя же она, не моя! – Козикова разрыдалась. – Чужая она, бандиты ее оставили, записка вот… деньги…» «Знаешь, бабка, – старший из милицейского наряда еще раз по сторонам посмотрел, – бандиты, конечно, всегда бандиты, воры в частности, но в общем-то правильно они написали – нельзя так жить!» «А как же… а разве можно… а деньги?.. А хрусталь?!» А старший по званию грубовато рассудил: «Так плюньте, – решил, – разотрите и себе оставьте, у нас и без того забот пиф-паф да ой-ёй-ёй, да еще полная задница в придачу!»

С тем милиция имела честь откланяться, а несчастная пенсионерка Козикова опустилась на сиротскую свою коечку – и ну реветь пуще прежнего, ну в два ручья записку злополучную заливать, пока подоспевший Мироныч ее дефицитным реланиумом из личной заначки не успокоил. А Козикова хлюпнула напоследок: «Доктор, простите, – носом она шмыгнула, обмякая на игле, – вы так отзывчивы… разрешите, пожалуйста, хрусталь этот проклятущий вам подарить, а?!» – просительно предложила засыпающая старушка, но, само собою разумеется, заведующий с вежливостью отказался…

Но пока доктор Фишман умиротворял душещипательную пенсионерку, а доктор Птицин на бис в поте лица своего терзал покойника, из лечащих на базе оставался один только Родион Романыч Киракозов. И был он по статусу на тот момент – транспортный фельдшер для сопровождения госпитализируемых больных, а по существу – врач «без соответствия», под ответственность заведующего самостоятельно выезжающий на заведомо простые, а также все прочие в отсутствие других докторов вызовы.

Именно ему, с несвязностью и неотвратимостью сновидения, накрепко сотканного из вещей в общем и целом розных и случайных, именно Киракозову досталось «плохо с сердцем» у того самого тяжеловесного пациента из углового по каналу и Подьяческой улице дома, с которого для Родиона Романыча началась его бурная «неотложная» жизнь.

Ко всему прочему Киракозов заболевал. Причем заболевал обвально, и тем более обидно, что до сих пор он был одним из немногих на отделении, кто недавнюю эпидемию гриппа пережил без всяческих хлопот. Теперь же ни с того ни с сего обычное вечернее недомогание, смутное, похожее на застарелую, почти хроническую усталость, в одночасье сменилось отчетливым продромом: от внезапной одышливой слабости было тошно, тянуще ныли мышцы и суставы, а изнутри поминутно прокрадывался озноб, будто сознательно дразня и раздражая вдобавок к донимавшей его болезненной тревоге.

Всё было как-то не так, будто окружающее воспринималось со стороны, словно из чужого времени… Приехали. Киракозов нехотя вылез из машины, механически забрал кардиограф и чемодан, вяло прошел в мрачноватую парадную, потащился по грязной после свежей побелки и покраски, узкой крутой лестнице. Уже в конце, у цели, на площадке нужного ему четвертого этажа он спугнул брачующуюся кошачью парочку, сам от неожиданности споткнулся, дернулся, чуть было не упал, когда необычайно крупный черный кот стрельнул ему под ноги, перебежав дорогу. «Опля! Чертовщинку на дармовщинку заказывали?.. А вот всё равно получите, уплочено!» – с внезапной дурной веселостью подумалось Родиону Романычу…

Позвонив, он с шумом дробно выдохнул, пытаясь справиться с подловатой одышкой и унять сердцебиение. В квартире послышались приглушенные, будто шепотком, торопливые шаги, без вопросов завозились с запорами, дверь распахнулась.