Супермодель в лучах смерти

Павел понимающе похлопал его по плечу. Внешний вид артиста говорил сам за себя. Отказать было невозможно. Он вернулся к ожидавшей его Любе.

— Значит, я еду на всю ночь играть в карты. А ты закройся на ключ и спи в моей каюте.

Люба не удостоила его взглядом, развернулась и пошла в раздевалку. Павел нагнал ее:

— Мы договорились?

— Договорились, — выдохнула она и ушла.

Павел хотел сказать еще несколько слов Егору, но того и след простыл. Рядом пыхтел перегаром один Кабанюк. Павел бросил на него взгляд, и тот признался:

— Жду тут, понимаешь, одну. С личной наградой, — и расхохотался.

Граф обошел его стороной и отправился во дворик под открытым небом, служивший фойе. Там элегантно одетые зрители угощали друг друга шампанским, которое было оплачено устроителями круиза. Заметив возвышавшегося над остальными Апостолоса, Павел подошел к нему и сказал, что готов ехать хоть сию минуту.

— Граф, я не сомневался в твоем расположении ко мне. Тем более, мой друг-мэр мечтает с тобой сразиться. Уж на этот раз мы тебя скрутим. А пока подожди, остался еще прием в морском клубе, — и отправился к группе правительственных чиновников.

Скрывшись от Павла, Люба прошла вслед за ним в зрительский зал и принялась искать Антигони, пообещавшую прийти на представление. Она долго бродила среди собравшихся здесь людей, вызывая оживление своим появлением, и вдруг задержала взгляд на одной блондинке, показавшейся ей чем-то знакомой. Блондинка отвернулась и надела шляпу с широкими полями, которую до этого держала в руках.

Люба раскрыла от удивления рот. Ей показалось, что она просто наткнулась на зеркало. И только потом сказала себе — это же Антигони!

Блондинка словно почувствовала это и на секунду снова повернулась в ее сторону, предупреждая жестом о молчании. Люба готова была броситься к ней, но сдержалась. Антигони направилась к выходу. Люба последовала за ней. Они вышли и встретились под густой тенью высокого кустарника.

— Обалдеть можно! Ты — копия я! — восхитилась Люба.

— Нельзя, чтобы нас видели вместе, — предупредила Антигон и.

— Понимаю, но у меня важное сообщение. Я на корабль не вернусь. На то есть свои причины… — замялась Люба.

— Какие? Скажи честно. Ведь завтра эти причины коснутся меня.

Люба не знала, с чего начать, и попросила:

— Разреши мне после ресторана приехать к тебе.

— Хорошо. Запомни — Лофус Скузе, улица Збаруни…

— Да, да. Дом и этаж я помню, — подтвердила Люба и побежала разыскивать графа.

Она пробралась в амфитеатр в полной темноте. Только звездное небо рассеивало полумрак. Боясь сделать неверное движение, Люба застыла. Ей показалось, что рядом не каменные скамьи с двумя тысячами беззаботных людей, а черная пропасть, через которую она намеревается перешагнуть. Дух захватывало от неизвестности и неизбежности грядущих событий. Она затрепетала всем телом. Подумала, что у нее начинается жар. Проглотила слюну, определяя, не болит ли горло. Сейчас ей никак нельзя заболеть…

И словно дьявол на колеснице ворвался в притихший амфитеатр. Все фонари вспыхнули разом. Во всю мощь динамиков врезал оркестр, и от ряда к ряду стремительно покатился сильный, бесконтрольный, захватывающий звук, брошенный со сцены Полиной. Ее голос, когда она была в ударе, действовал на Любу завораживающе. Мурашки начинали бегать по телу.

Зрители, на мгновение ослепшие и оглохшие, пережили минутное потрясение и, затаив дыхание, слушали залихватскую русскую мелодию, всегда таящую в себе элемент надрыва и исповеди.

Люба потихоньку начала пробираться по ряду, заметив, что возле графа пустует место.

Оно освободилось, потому что Маркелов не захотел оставаться на второе отделение, обозвав Полину бандершей совковой попсы. Он, скорее всего, пошел разыскивать Татьяну.

Павел протянул Любе руку, помогая сесть. Он почувствовал себя спокойнее, когда она устроилась рядом и прижалась к нему. Девушка стала для него чем-то вроде котенка, к которому он успел привязаться. Постоянное общение с ней раздражало, а короткие встречи радовали. Ему было приятно заботиться о ней.

— Ты уезжаешь на всю ночь? — спросила она.

— Очевидно. Апостолос готовится к большой игре. Завидую тебе, сможешь хорошо выспаться.

— Спать в Афинах — грех. Ты не волнуйся за меня. Я обзавелась надежной охраной — Кабанюком. Он ужасно смешной и добрый. Как жалко, что мы уже никогда не будем вместе.

— Ну, к чему такие страдания. Многое еще впереди, — решительно воспротивился граф.

— Не у нас с тобой. Я решила больше не приставать к тебе. Живи своей жизнью. Благодарности к тебе не испытываю. Любовь как-нибудь переживу. Однажды ты в полном одиночестве вспомнишь Афины, прижавшуюся к тебе любящую девушку, черное звездное небо и поймешь, что от собственного счастья ты был всего в нескольких сантиметрах. Афины будут существовать всегда, небо тоже, а той девушки уже не будет никогда. Жалко мне тебя, граф…

— Эта девушка до Одессы еще помучает меня, — пошутил Павел и провел пальцами по щекам Любы. Они были мокрыми от слез. — Ты кого хоронишь — меня или себя?

— Свою первую несчастную любовь… — грустно, без фальши ответила она.

— А Ваня-Нахичевань?