Супершпионы. Предатели тайной войны

 — Вы имеете в виду Филби и Блейка, — говорит Крючков. — Они оба с самого начала отвергли получение денег. Они помогали нам, потому что видели в нас будущее. Это люди с честными и чистыми убеждениями. У них есть характер, и они заслуживают уважения. А Гордиевский только грязь. Он полон лжи. И я думаю, что его жена это тоже уже поняла. Она понимает, что человек не может скрываться всю свою жизнь. В разведке в семейной жизни нужна чистота. Кто предает свою жену, завтра предаст и родину. Кто сегодня оставляет в беде своих детей, завтра сможет совершить еще худшие преступления. Но это ее дело. Пусть живут, как хотят.

 — Теперь они это уже могут. Как минимум, жена Гордиевского уже получила право принимать решения. В Москве у нее такой свободы не было. Вы считаете, что КГБ правильно обращался с женой сбежавшего шпиона?

 — Нам надо было следить за ней, — говорит Крючков, — чтобы предотвратить и ее вывоз англичанами из страны. Следующего такого позора мы просто не могли себе позволить.

 — Но почему бы тогда было просто не выпустить его жену из страны? Ее и детей?

 — Когда англичане требовали этого, она уже даже не была замужем за ним. Она подала на развод. Я здесь даже очень осторожно могу предположить: если бы прошло еще совсем немного времени, то она, может быть, ни за что на свете не согласилась бы ехать к нему. Крючков не знает Лейлу Алиеву лично, только из досье. Но мы уже знаем, что в ее досье названы какие-то «Васи», просто случайно попавшие в «Дело». Если даже Лейла когда-то и нашла утешение, что мы не исключаем полностью, то она ведь все-таки поехала в Лондон. Семья снова вместе.

 — Как велик ущерб, который Гордиевский нанес Советскому Союзу?

 — Знаете, — Крючков в первый раз улыбнулся, — разведка похожа на корабль со множеством отсеков. Если в одном отсеке возникает пробоина, то корабль все равно идет своим курсом, потому что отсеки полностью герметично отделены друг от друга. Так было и в деле Гордиевского. В конце мы спрашиваем Крючкова, что угрожало бы Гордиевскому, если бы его арестовали и доказали его вину.

 — Если бы нам удалось доказать его вину, то все зависело бы от его поведения. Если бы он с самого начала решил признаться во всем, если бы он нам честно помогал определить причиненный им нашему государству оперативный и политический ущерб, то, я думаю, суд сохранил бы ему жизнь. И сегодня он уже был бы на свободе.

Есть немало оснований не верить этому. Крючков это волк в овечьей шкуре, сформировавшийся во времена старого мышления и полный желания повернуть вспять колесо истории. Но этот механизм больше не функционирует. Демократия в России — нежное и подверженное опасностям растение. Но, по крайней мере, возврата к старому советскому коммунизму больше быть не может. Леонид Владимирович Шебаршин — человек другого калибра. При Горбачеве в начале 1989 года он стал начальником внешней разведки, а после путча в августе 1991 года — на один день шефом всего КГБ как преемник Крючкова. Когда Горбачев отдал предпочтение Бакатину, Шебаршин подал в отставку. Сейчас он возглавляет полуприватную «Службу экономической безопасности», занимающуюся промышленным шпионажем. Шебаршин — умнейшая голова, интеллектуальный аналитик. В отличие от Крючкова и Грушко, он человек с амбициями на будущее — и с будущим. Удивительным образом его приговор по делу Гордиевского еще жестче, чем у его коллег.

 — Он много пил, у него были истории с женщинами, он был труслив и мстителен. Его так называемые идейные соображения? Ему нравился блеск денег. Но лучше звучит, когда говоришь: «Я боролся против коммунистического режима.» Иуда тоже предал Христа не потому, что был противником его учения. В большей степени он не смог устоять перед блеском тридцати серебренников.

 — Значит, Вы ему не верите?

 — Нет, я не верю ему. Он был советским офицером и нарушил присягу. Он предал не систему, а свой народ. Системы приходят и уходят, а народ остается. Мы работали для страны и для народа, а не для системы.

 — Но миллионы советских граждан видели это иначе. Для них КГБ был подручным угнетателей и дубинкой государства против народа. — Это могло относиться к внутренним службам. А я говорю о внешней разведке. Здесь речь шла не об угнетении, а об информации. Мы хотели знать, что планирует противник — для защиты страны и народно предал это. Он мерзавец, подлый жулик, подонок общества. Я ненавижу его и я презираю его. Нас удивляет жесткость обвинения — и непримиримость бывших начальников. Дело Гордиевского для КГБ — до сих пор открытая рана. Снова в Лондоне, мы рассказываем козлу отпущения о моральном его проклятии со стороны его бывших руководителей. Оно не удивляет Гордиевского: — А Вы чего ожидали? Тезис Крючкова, что признавшийся Гордиевский был бы к этому времени уже давно на свободе, вызывает у перебежчика гомерический смех: — Не верьте ни единому его слову. Он не только мясник, но и привычный ко всему лжец. Мы не сомневаемся в том, что сознавшийся Гордиевский был бы в последствии расстрелян. Здесь мы на его стороне. Но почему ему не жаль агентов, которых он предал?