Супервольф

— Будь осторожен, этот наци что-то темнит.

Так я впервые услыхал это поганое слово, хотя в ту пору в него вкладывали совсем иной смысл, чем тот, к которому мы привыкли сегодня. Шуббель имел в виду националистов, но даже в таком прочтении это слово резануло меня какой-то тупой, беспредельной безжалостностью. Мне было трудно поверить, что в таком коротком слове может уместиться чудовищная бездна.

На улице я поинтересовался.

— Что сказал Вайскруфт? — переспросил я.

— Зачем тебе знать? Меньше знаешь, крепче спишь.

Гюнтер сделал паузу, затем признался.

— Тревожусь за Ханну. Она засветилась. Живет одна. Мало ли…

Он даже не глянул в мою сторону. Я решил ответить на доверие героическим поступком.

— Устрою ее в гостинице. Пусть господин Цельмейстер немного позлится. Поселю в своем номере.

— Это будет лучшее решение, товарищ, — Гюнтер протянул мне правый обрубок, и я аккуратно и нежно пожал его.

— До свидания, товарищ.

Он повернулся и ушел. Я же, остолбенелый, еще пару минут стоял у входа в заведение. Гюнтер никогда и никому не протягивал то, что осталось у него от рук. Всякое прикосновение к его искалеченным конечностям он воспринимал как чудовищное оскорбление. У меня родилась благодарность, капелька этой благодарности до сих пор живет в моем сердце, даже в сердце того Вольфа, который обитает на высоте четырнадцатого этажа и теперь представляет собой незримую глазу конструкцию.

Тайну Вайскруфта мне открыла Ханни. Когда спустя неделю после начала нашей совместной жизни она известила меня, что ей необходимо еще раз навестить тетю, но теперь уже в Эйслебене, я предупредил — больше никаких теть, никаких документов никаких экспедиций, иначе я так загипнотизирую тебя, что ты забудешь, как тебя звать, кто твои родители и за дело какого класса ты готова принести в жертву свою молодую жизнь. Приведу в чувство только где-нибудь в Африке или в Америке, в прериях, среди индейцев.

— Это очень важно, Вольфи! — воскликнула она.

— А мне важна твоя безопасность, — отрезал я.

— Ну, Вольфи!..

— Никогда больше не называй меня этим гнусным прозвищем! Зови, как хочешь, — Воли, Вали, Вольфик, Гульфик, только не Вольфи!

— Какой ты капризный, товарищ!

— Я тебе не товарищ, а друг, ну и все прочее. Не заговаривай мне зубов!

— Надо говорить, не заговаривай зубы, товарищ.

— Хорошо, буду выражаться правильно, картавя, как старорежимный граф. Итак, куда ты направляешься? Что везешь? Что сказал Вайскруфт. Кстати, он признался, что соблазнил тебя.

Ханни засмеялась.

— Соблазнил меня ты, товарищ. Ты же мучаешь меня, суешь нос не в свое дело.

— Отлично. Тогда смотри сюда.

Я достал часы на цепочке и принялся раскачивать их.

На лице Ханни нарисовался испуг. Она закрыла глаза. А начал отсчет. Ханни не выдержала, глянула на часы, и с того мгновения уже не могла оторвать взгляд от циферблата.

Я начал отсчет.

Она внезапно и тихо выговорила.

— Вайскруфт предупредил, что в районном комитете партии есть предатель. Он потребовал еще одну тысячу, чтобы попытаться узнать его имя. Товарищ, это очень важное и ответственное задание. После «Мартовской акции»[23] тетя в Эйслебене осталась совсем беззащитной. Только я могу доставить ей оружие, потому что знаю ее в лицо.

Я остановил часы и удивленно поинтересовался.

— Ты повезешь оружие? В дамской сумочке?..

— Нет, багажом.

Я в растерянности направился в спальню, там положил часы на столик и услышал из гостиной голос Ханни.

— Больше никогда так не поступай, товарищ Мессинг.

— Нет, моя хорошая. Теперь ты будешь рассказывать мне все-все.

— Все-все?

— Да, — подтвердил я.

— Даже то, что Вайскруфт пытался изнасиловать меня, а тебя не было рядом?

Я обомлел.

— Что значит пытался?

— Когда в восемнадцатом он вернулся с фронта и узнал, что я живу одна, он заявился ко мне и предупредил, что поселится у меня. За комнату будем платить пополам. Я засмеялась, а он пообещал, что явится через два дня с вещами. Я попыталась выгнать его, а он набросился на меня. Гюнтер крепко наподдал ему.

— Гюнтер?!

— Да, мой брат.

— Как же ему это удалось?

— Он как раз пришел ко мне в гости.

— Я имею в виду, чем он наподдал ему?

— Увидишь.

— Хорошо, тогда я сам поговорю с Гюнтером, потом приму решение.

— Какое?

— Узнаешь.

* * *

Шуббель выслушал меня в той же самой пивной, в которой встречался с Вайскруфтом. Он ни единым словом не укорил меня за то, что я проник в святая святых организации, просто пересказал мою историю и мои предложения подсевшему за столик товарищу Рейнхарду. Тот, по крайней мере, так назвал себя.

Товарищ Рейнхард слушал не перебивая. Ход его мыслей был подобен работе хронометра: точно, последовательно, без виляний. Быстро провел социальный анализ — из пролетариев, еврей, затем с той же четкостью добавил — это неплохо. Артист, привык купаться в лучах славы, мечтает ощутить себя героем. Затем дал мне оценку — не наш. По происхождению наш, но не наш, у нас местечковых много, со временем из них выковываются отличные товарищи, но не из этого. У этого фокусника масса буржуазной шелухи в голове.

Я глянул ему в глаза и подтвердил.