Кладбище «Форест лон» было знаменито своими памятниками, монументами и мавзолеями под стать фараонам или римским сенаторам. Но среди всех этих нагромождений самым красивым был памятник, который Турмейн поставил Лане.
Трава под ногами Кэссиди была еще влажная от росы. Точно такая же, как много лет тому назад, когда здесь были похороны. Кэсс вспомнила открытую могилу, готовую принять белый дубовый гроб, украшенный двумя резными ангелами, соединенными лентой. В то дождливое апрельское утро по аккуратно постриженной траве бродили тысячи людей в надежде увидеть всех политиков и знаменитостей, которые пришли почтить память погибшей. Всюду вертелись репортеры из газет и с телевидения, сохраняя дистанцию, но нацеливаясь на любое узнаваемое лицо. Здесь были руководители киностудий, знаменитые режиссеры и продюсеры, кинозвезды, старые и молодые, президенты компаний, Гильдии киноактеров, Американской федерации художников телевидения и радио, Гильдии режиссеров, не говоря уже о губернаторах и мэрах. Был даже представитель президента страны. Не обошлось также и без толпы «маленьких людей»: домработниц, служащих, старлеток, страстных поклонников, сотрудников киностудий, костюмеров и рабочих. Все пришли почтить память «падшего ангела Голливуда».
В глазах десятилетней девочки все это выглядело нереальным. Кэссиди поражала ясность воспоминаний. Словно все эти долгие годы, которые она прожила вдали от Лос-Анджелеса, воспоминания ждали своего часа. Теперь, когда она вернулась, образы ее детства нахлынули на нее, словно река, прорвавшая плотину.
Что теперь стало с тем ребенком?
Кэссиди опустилась на колени и убрала опавшие листья с каменной плиты. От прикосновения к холодному мрамору у нее по спине пробежала дрожь, и Кэссиди, как никогда, остро почувствовала связь с матерью.
— Она была очень красивая, не так ли? — Внезапно раздавшийся голос напугал ее, и она чуть не потеряла равновесие. Кэссиди подняла глаза и увидела женщину, стоящую недалеко от памятника. Она держала букет роз, завернутых в целлофан.
Кэссиди удивилась:
— Да… Она была очень красивая. — Кэсс поднялась и расправила свои черные брюки.
Голос у таинственной незнакомки был мягкий. Она слегка кивнула в сторону соседней могилы и сказала:
— Простите, что побеспокоила. Я стояла неподалеку за тем деревом и не могла не заметить вас. Я часто прихожу сюда навестить дядю и… иногда оставляю цветы на могиле миссис Турмейн. — Она перевела взгляд на Кэсс, затем на памятник. — Из восхищения и уважения… Но я никогда не видела здесь вас. Почему, хотелось бы знать… — Тут она внезапно замолчала.
— Она… — начала было Кэсс, но остановилась.
Женщина ждала.
— Лана Турмейн… она была моей мамой. Я давно не была здесь. Когда ее убили, я была… Я…
С какой стати ей откровенничать с совершенно незнакомым человеком? Лишь потому, что у нее теплые глаза и добрый голос, или, возможно, потому, что легче выговориться совершенно незнакомому человеку, чем тому, кого знаешь?
— Не возражаете, если я оставлю их здесь? — Женщина протянула ей букет.
Кэсс не могла ни заметить, что цветы были не из тех дешевых, которыми торговали у входа на кладбище. Это были дорогие кремового цвета розы на длинных стеблях. Кэсс знала, что Лане бы они понравились.
— Очень мило. Спасибо. — Кэсс улыбнулась. Эта женщина излучала искренность и покой, от которых Кэсс сразу расслабилась.
— Вы живете в Лос-Анджелесе? — спросила ее Кэсс.
Женщина кивнула и опустила цветы возле ее ног.
— Я родилась и выросла здесь.
Впервые после приезда из Нью-Йорка Кэсс захотелось смеяться.
— Я знаю, что вы имеете в виду.
По лицу женщины промелькнула странная тень. Теплота и спокойствие сменились непроницаемой холодностью. Если бы Кэсс не была свидетелем этой перемены, она подумала бы, что перед ней совершенно другой человек.
Интуиция подсказала Кэсс, что пора прощаться.
— Мне надо идти. — Она посмотрела на часы. — Боюсь, что я уже опоздала.
Кэсс коснулась кончиками пальцев маминого памятника и повернулась, чтобы уйти. Отойдя подальше, она прибавила шаг.