Супружеская жизнь

Напрасно я уговаривал ее, что все возьму на себя. Мариэтт ничего и слушать не хотела. Набросила на себя что попалось под руку, накинула пальто и побежала к машине, стоявшей на улице. Видимость была скверная. «Дворники» сметали снег с ветрового стекла машины, но он опять налипал косыми полосами. Резкий поворот внезапно бросил нас на железный мусорный ящик, он опрокинулся, и все его содержимое высыпалось под ноги озябшей монахине, подметавшей тротуар перед пансионом Дам де л'Эвьер. Еще одно происшествие — дорогу перебежала черная кошка. Но Мариэтт уже ни на что не обращала внимания: строгая, сосредоточенная, она молча вела машину и вдруг стала удивительно похожа на свою мать. Доехала до дома Эрика, затормозила, выскочила, стукнула дверцей. Когда я вошел в спальню, Мариэтт уже завладела тремя девчушками, которые вертелись около кровати Габриэль, бледной, посиневшей, но удивительно спокойной. Она сказала:

— Меня вот что волнует: не толкается больше этот верзила.

Насколько я мог судить, требовались самые неотложные действия. Оставив Мариэтт с девочками, я посадил в машину Габриэль, которая успела дать тысячу наставлений:

— Мартине нельзя пить шоколад — она вчера не сходила. Молоко найдешь за окном. Посмотри, пожалуйста, не замерзло ли оно. При этакой погоде…

И когда я уже сел за руль, включил зажигание, она бросила напоследок:

— Мариэтт, заплати молочнице! Мы ей должны двести шесть франков.

Вот молодец! Я не питаю особой нежности к Габриэль. Но у нее есть свои достоинства, и ей нельзя отказать в мужестве. Обычно мы слишком трагически воспринимаем события, не столь уж грозные: треволнения неизбежны в семье, но от них подкашиваются ноги. Габриэль же вела себя, как раненый унтер-офицер, который до того, как его эвакуируют, обеспечивает себе замену. Колеса скользили по мокрому снегу, я старался вести машину по возможности быстрее. Слава тебе господи, вот она, эта клиника Сен-Жерар. Наконец прибыли. Я передал роженицу с рук на руки.

— А, это молодая мадам Гимарш! — сказала привратница, узнав их обычную пациентку.

Ну теперь обратно. Эрик остался в клинике, а я вернулся на улицу Катрбарб и привез оттуда Мариэтт с племянницами на улицу Тампль. Неплохо бы позавтракать, но уже половина девятого. А в девять у меня очень важная встреча, от которой зависит, получу ли я одно крупное дело. Впрочем, зря я сказал об этом Мариэтт.

— Подумаешь, какая важность! — воскликнула она с возмущением. — Оказывается, родители поехали в Нант поездом. Отправляйся, разыщи их там. Так они пораньше вернутся.

Сто километров катить по такой дороге, да еще погорит интересное дело — вот они, семейные радости! В одиннадцать часов являюсь к братьям Деспла, оптовым торговцам трикотажем и галантереей. Мариэтт уже им звонила. Теща при мне люто накинулась на мужа:

— Что я тебе говорила! Когда дочка в таком состоянии, нельзя далеко уезжать!

Теперь сто километров обратно. Все еще идет снег. Веду машину, подобно танкисту, напряженно разглядываю дорогу через кусочек стекла, расчищенного автомобильными щетками. Гимарш-тесть сидит рядом со мной, его супруга взгромоздилась сзади, оба они ругают и погоду, и холод, и то, что машина еле ползет. Огорчены, что зря съездили, бранят фирму братьев Деспла за немыслимые цены. А наши беды еще не кончились: у въезда в город, около улицы Сен-Жак, лопнула покрышка. Но вот по милости провидения Гимарши увидели, что проезжает их приятель, один в своем «пежо-203», они перебрались к нему в машину. Я теряю уйму времени, чтоб сменить покрышку, и возвращаюсь уже к вечеру, весь в грязи, измотанный, голодный. Узнаю новость: Габриэль пришлось сделать кесарево сечение, да еще чуть не опоздали — ребенок был уже мертв. Эрик у нас, он разбит горем, тут же Франсуаза Туре, она сидит, сложив руки на своем огромном животе. Около Арлетт прихрамывает Жиль, и за ними мрачно наблюдает моя теща.

— Это был мальчик, — простонал Эрик.

— Началась полоса несчастий, — заявляет Мариэтт. — Мне надо держаться.

Она будет держаться изо всех сил, но не избежит еще одного несчастья: падения на лестнице, оно произошло две недели спустя. Нас всех охватил ужас, Мариэтт на месяц уложили в постель: около нее по очереди дежурили моя мать, тетушка, наши друзья, по субботам приходил Жиль, дядя Тио по воскресеньям сменял его и тут же садился играть в белот с моим тестем, а затем явилась и Габриэль, она поправилась, но уже стремилась возместить свою утрату. Итак, один плод сорвался. Другой зрел в атмосфере сладких улыбок. Мы уже гадали, какого пола будет наш ангелок. Пожаловала сама мадам Мозе, чтобы пророчески изречь, руководствуясь формой живота, движением обручального кольца, надетого на нитку и превращенного в маятник:

— Боюсь, что это девочка. Да, наверняка.

Мариэтт только посмеивалась:

— Девочка или мальчик, беру любого!