Супружеская жизнь

Эрик уже и думать позабыл, как у нас в дороге произошла авария: вышел из строя шатун, машину подтолкнули к обочине дороги, потом ее тянули на прицепе до самого Орея, а там механик гаража, извиняясь, что у него нет нужных деталей, заявил, что ремонт займет не менее трех дней; нам пришлось тащить на себе к поезду всю свою громоздкую кладь. Эрик был плохим помощником, только ругался да злился, но, когда мы приехали, сразу успокоился, и в этом смысле его брюзжание имело преимущества: оно кончилось быстрей, чем мое затянувшееся надолго дурное настроение. От станции до виллы Гимаршей, невзирая на тяжелый багаж, он бежал не останавливаясь. Я едва за ним поспевал. Я был весь в поту и подыхал от жажды. Когда же мы наконец очутились перед запертым домом, это никак не улучшило моего настроения. Если вас никто не ждет, то какой же смысл давать телеграммы?

— Знаешь, в это время они всегда на пляже, — сказал Эрик, сбрасывая поклажу.

Мы отправляемся по дороге, которая ведет к берегу моря и окаймлена кипарисами, склонившимися на восток. Эрик снял туфли, распустил галстук, расстегнул жилет и топчется на раскаленном песке, жар которого выдерживают лишь несколько кустиков чертополоха:

— Гляди — еще новый дом! Каждый год прибавляется, — указывает он пальцем на какую-то новостройку.

Их семья всегда приезжала в эти места. Тут многое знакомо этому взрослому ребенку, который становится самим собой только во время летнего отдыха и весь год с нетерпением ожидает этой блаженной поры во мраке своего банка. Мы выходим на бульвар, недалеко от холма, на котором метеорологическая будка и над ней поникший темно-зеленый флаг. Бесполезно прислушиваться: грозное гудение буев, которое при малейшем ветерке доносится из глубины Oceano Nox,[24] сейчас затихло. Лазурь вверху, лазурь внизу: две бездны слились воедино, а вдали, на сверкающей и как будто масляной глади, солнце печет остров Бель-Иль. Ближе, под нами, более обыденное зрелище: белая борозда отлива, море отступает от стены укреплений, состоящих из натянутых рядами полотняных тентов; под ними, разомлев от жары, вяло шевелятся нагие тела. Эрик напрягает свою фантазию:

— Прямо птичий базар, — говорит он, облокотясь на парапет.

«Птичий базар» — верное сравнение. Пингвины с Земли Аделй, морские котики на островах Прибылова, лососи на гальке в своих нерестилищах собираются такими же стадами.

Мы спускаемся. Мариэтт почти всегда абонирует палатку с эмблемой «Петух на скале» агентства «Мануар», отвергая ухищрения других агентств-соперников, заманивающих отдыхающих зелеными, желтыми, красными и черными тентами палаток; место, выбранное женой, привлекает тем, что оно не слишком далеко от центральной лестницы и от прохода к морю, близко к клубу «Мики» и ларьку, где пекут оладьи, и в то же время несколько в стороне от всей колонии, но не доходит до той скалистой полосы берега, где слой песка становится совсем тонким. Короче говоря, Мариэтт постоянно закрепляет за собой палатку номер 78, а Габриэль — номер 79, и обе платят по одному и тому же тарифу: стоит это шесть тысяч франков в месяц, а за две палатки немного дешевле — десять тысяч плюс плата за шезлонги, от которых доход агентства заметно увеличивается.

— Ты видишь их? — спрашивает Эрик.

Нет, я никого не вижу — ни свою, ни его семью. А мы ведь уже в том участке пляжа, который нам нужен; ходим, перешагивая через тела, намазанные маслом для загара. Среди всех этих голышей, разомлевших от жары, мы выглядим весьма странно, об этом говорят косые взгляды и насмешливые улыбки.

— Их нет на обычном месте, там сейчас кто-то другой, — восклицает шурин.

Под тентом номер 78 между опорами навеса покоится какая-то пожилая особа в фиолетовом купальнике с глубоким вырезом на тощей груди, ерзающим на обвисшей коже, откуда выступают острые кости. Ее снисходительный взгляд устремлен на какое-то белокурое полненькое создание немецкого типа, которое, активно орудуя пластмассовой лопаточкой, пытается закопать бабушку в песок ранее положенного срока. Под тентом номер 79 лежит навзничь толстый увалень, и от его дыхания то вздымается, то опадает широченная, заплывшая жиром грудь, на которой трепещет от его храпа белесая, курчавая растительность. Идем дальше, мимо разных голых туш. И вот из палатки номер 104 появляется наш полковник в трусах гранатового цвета; в этом костюме дядя Тио кажется особенно низкорослым. Его худощавая рука тянется к нам:

— Стоп, ребята! Юрта здесь.

— Здорово, дядя! — говорит Эрик. — Мы пришли за ключами от дома.

У Гимаршей есть такая манера, которой они несколько бравируют: им нравится обращаться с родственной фамильярностью даже с людьми, не относящимися к их семье. Когда они осведомляются о моей матери, то спрашивают меня: «Ну а как там бабуся?» Но призвание быть дядей у Тио настолько сильно, что его эта фамильярность не коробит. В трусиках, почти нагишом, он чувствует себя весьма непринужденно, пожимает каждому руку, встряхивает ее и объясняет:

— Я тут в карауле. А ключи у женщин. Скоро они прибудут, покупают «ниниш».