Супружеские пары

Фредди и Фокси нашли взаимопонимание до того успешно, что Пайт чувствовал себя лишним. Оба не пожелали сообщать ему подробности своей договоренности. Фокси, стоя на улице Милосердия бледная, с красными от ветра веками и ноздрями, с огромным пакетом провизии в руках, сказала ему:

«Тебе не надо даже пальцем шевелить. Я бы предпочла, чтобы ты вообще не знал, когда это произойдет. Просто скажи мне одну вещь: ты именно этого хочешь? Хочешь смерти ребенка?»

«Да, — ответил он. Видя, что она побледнела от его решительности, он спросил: — Разве у нас есть выбор?»

«Ты прав, — согласилась она холодно, — выбора нет». — Пакет с провизией у нее руках едва не лопался.

Позже она нехотя посвятила его по телефону в подробности плана. В среду восемнадцатого марта Кен уезжал в Чикаго на трехдневный биохимический симпозиум, Фредди не работал по средам и мог доставить ее к бостонскому идеалисту, на аборт стоимостью 350 долларов, а потом привезти обратно в Тарбокс. Она будет сидеть дома одна и кормить сына Тоби, который спал по двенадцать часов в сутки. Джорджина будет навещать ее по утрам и по вечерам. При желании Фокси сможет вызвать ее к себе в любое время. В случае осложнения ее положат в больницу в Тарбоксе с диагнозом «выкидыш». Тогда Кену скажут, что ребенок его.

Пайт возражал против того, чтобы Джорджину вводили в курс дела. Фокси ответила:

«Она и так знает о какой-то отвратительной сделке. Это ответственность Фредди, ему и решать. Если со мной что-нибудь случится, он станет сообщником убийства».

«С тобой ничего не случится!»

«Надеюсь. Во всяком случае, Джорджина, в отличие от Фредди, может заглянуть ко мне как ни в чем не бывало. По нашей дороге целый день снует взад-вперед Марсия. Самое главное, чтобы не появлялся ты. Забудь о моем существовании».

Она отказывалась назвать ему адрес подпольного акушера, пока снова не поговорила с Фредди.

«Фредди боится, что ты сделаешь какую-нибудь глупость».

«А ты?»

«Я — нет». — Тон ее был совсем не ласковый.

В конце концов Фредди сам ему позвонил, назвал адрес на Тремонт-стрит, категорически запретил ему заходить в здание, даже попробовал отговорить нести вахту в парке.

«Какой от тебя толк? — спросил он. — Молись, чтобы все обошлось».

У Пайта появилось ощущение, что Фокси собирается расстаться с неким драгоценным достоянием. Он вспоминал разных женщин, знаменитых и заурядных, которые сохраняли это достояние, как главный приз в жизни, и уже собирался все порушить, запретить Фредди действовать, настоять, чтобы Фокси выносила дитя… Но это было всего лишь недолгим наваждением; он понимал, что дело зашло слишком далеко, что Фредди и Фокси осуществят задуманное, наплевав на его протест. Они почувствовали себя богами, способными даровать жизнь и обрекать на гибель. Он положил трубку, чувствуя тошноту. Рука, державшая трубку, распухла, как у утопленника.

И все же, играя накануне вечером в лото с дочерями, он, зная, что не остановил машину смерти, все же умудрился сосредоточиться и выиграть. Нэнси не выдержала проигрыша и расплакалась: она рассчитывала на победу, но отец развеял ее иллюзии. В этом состоит отцовский долг, но требует ли долг злорадства? Рут удивленно наблюдала за его торжеством.

При приближении сопливого растрепанного бродяги, Пайт вобрал голову в плечи, словно его сейчас пырнут ножом. Но ладонь бродяги была пуста. Пайт вспомнил, что у него есть уши, и обнаружил, что у него что-то клянчат. Десятицентовик. Голос попрошайки раздавался, как из ямы. Пайт сунул ему четвертак.

— Благослови вас Господь!

Переодетый ангел. Не оглядываться. Очередь к дверям их дома во время Великой Депрессии. За матушкиными пирожками. Хлеба по водам. Просят рубаху отдай плащ. Сократи путь страждущему… Поголовное неверие. Филантропия как надувательство, средство спасения от коммунизма. В детстве он недоумевал, кто станет есть мокрый хлеб. Старые басни. Хлеба и рыбы, мусор. «Позаботьтесь о чистоте родного Бостона!» Он вдруг понял, что голоден. Легкость в теле, странное ощущение, при чем тут пища? Странные ангелы, зачем им мирские желания? Пайт сопротивлялся голоду Если кинуться к киоску на углу, Фокси умрет. Обойдемся! Излюбленная фраза матери: «Крепись, сынок!» Ужасный английский матушки. Запорошенные мукой материнские руки, тянущиеся к кухонной полке. Ура! Его переехал, расплющив кишки, локомотив любви. Все кончено. Moeder is dood.