Супружеские пары

Анджела, испугавшаяся вместе с Пайтом непреклонного настроения другой пары, спросила негромко, слегка наклоняя овальную голову в сторону Фокси:

— Джорджина застала вас на прошлой неделе? Но Пайт клялся, что все кончено.

— Он тебе наврал, милая.

— Нет, не наврал! — У него запылало лицо. — Я приехал, потому что тебе было плохо. Мы не занимались любовью, даже почти не разговаривали. Мы согласились, что аборт положил конец тому, что должно было прекратиться гораздо раньше. Кажется, все ясно.

— Разве? — Опущенные глаза, поджатые губы. Он помнил выразительность ее рта. В ее поведении сочетались капитуляция и вызов. Пайт улавливал во всей ее позе мольбу не заставлять ее еще раз пережить унижение, испытанное когда-то из-за Питера.

Кен снова принялся за Анджелу.

— Велика ли твоя осведомленность? Ты знаешь, что на той вечеринке, когда убили Кеннеди, они заперлись в ванной наверху? Что он одно время встречался и с Джорджиной, и с Фокси, что сейчас у него тоже есть женщина?

— Кто?

Быстрый вопрос Анджелы застал Уитменов врасплох. Они переглянулись, но не подали друг другу сигнала.

— Би! — бросил Кен Анджеле в лицо.

— Нежнейшая Би… — проговорила Анджела, водя пальцем по второй сверху перекладине с внешней стороны левого кожаного подлокотника. Лесбийская отчужденность, скрытая боль. Носить хитон, слушать стихи, дотрагиваться до руки. Хоккей на траве.

— Сплетни! — отрезал Пайт. — Какие у вас доказательства?

— Не трудись, Пайт, — сказала Анджела, ни на кого не глядя., Кен снова превратился в ментора. Сверкая серебряными, висками, он наклонился к Анджеле.

— Ты знала про аборт? — Его лицо налилось кровью, но аккуратный рот-кондиционер внушал надежду, что ему не грозит апоплексический удар. Усердный ученик, объект издевательств на переменке. Не дразнись, Пайт, не дразнись…

— Почему бы ему не отстать от моей жены? — спросил Пайт Фокси.

Анджела ответила на вопрос Кена утвердительным кивком и проговорила:

— У меня впечатление, что они пошли на это не только из-за себя, но и из-за тебя. Циничная женщина родила бы и назвала ребенка твоим.

— Только если бы я оказался слепцом. Я сумел бы разглядеть, что он не имеет отношения к Уитменам.

— Тут и смотреть не обязательно — достаточно прислушаться, — ввернул Пайт. — Уитмены с рождения начинают читать нотации.

— Среди вариантов, которые я рассматриваю, — сказал Пайту Кен, фигурирует предъявление обвинения Торну. Ты бы проходил по делу как соучастник.

— Почему, ради Бога, объясни? Ведь это, наверное, самый христианский поступок за всю жизнь Фредди Торна! Он не был обязан этого делать, но сделал — из жалости. Может быть, даже по любви.

— К кому?

— К друзьям. — Сказав, это, Пайт почувствовал, как его сердце дрожит от волнения любви, словно они с Фредди, убрав разделяющую их перегородку, наконец-то поняли друг друга, чего всегда жаждали, как едва не произошло однажды на самом деле, в сырой прихожей у Константинов. Ненависть и любовь всегда доискиваются правды.

При следующих словах у Кена странно, как у обиженного подростка, пытающегося восторжествовать над обидчиками, выпятилась верхняя губа.

— Он сделал это, потому что любит во все совать нос. Но разговор не об этом. Что сделано, то сделано, и я не вижу пути назад.

Анджела первой поняла смысл его слов.

— Не видишь? — переспросила она.

— Давайте перейдем к сути, — продолжил Кен. — В некоторых ситуациях есть возможность отыграть назад, в некоторых ее нет. В данном случае я такой возможности не вижу. Простую неверность еще можно было бы простить, длительный роман тоже, но ведь она при этом вынашивала моего ребенка…

— Не надо суеверий! — перебила его Фокси.

— …а потом эта чудовищная выходка с Торном…

— Как ты можешь его осуждать? — не выдержала Анджела. — Пайт прав: при данных обстоятельствах — это был жест милосердия.

— Все лето она писала мне длинные письма, признаваясь в любви к тебе, сказал Пайт, понимая, что оправдания бесполезны. Ему приносило удовлетворение, что он остался верен Господу, милостиво прощающему нам мольбы, строгому судье, накрывающему живущих крылом порядка.

В голосе Кена, возвышающегося над ними, как учитель над учениками, послышалась детская неуверенность.

— Попробую еще раз. Конечно, от вас не добьешься толку, но я сегодня узнал такое, что хочу высказать наболевшее.

— Слушайте, слушайте! — пробормотал Пайт. Он ждал, чтобы его раздавили и отпустили восвояси.

— В некотором смысле, — продолжал Кен, — я чувствую благодарность и даже склонен к великодушию. Как ученому мне положено докапываться до истины, и вот сегодня я докопался и не хочу от нее отмахиваться.

Пайт плеснул себе еще джину. Фокси, моргая, поудобнее взяла ребенка. Анджела тянула коньяк, сидя на самом краешке кожаного кресла.