Сурикэ

Вследствие этого главнокомандующий мог выставить против неприятеля не более четырех тысяч пятисот человек, с которыми он и решился атаковать пять тысяч англичан, уже выстроившихся в боевые порядки с орудиями впереди. Благоразумие требовало подождать возвращения Буганвиля. Буганвиль был в четырех лье от Квебека, когда он в девять часов утра узнал от Сурикэ, что англичане высадились у Фулонской бухты.

Свидание этих двух людей было весьма типично, как бы выразились в наше время.

— Г-н Лебо, — сказал Буганвиль, протягивая ему руку, — простите меня, в этом деле я вел себя как дурак, как настоящий болван! Вы же были правы; о, если бы я не был ослеплен.

— Вы себя слишком утруждаете, г-н Буганвиль, — отвечал Сурикэ, с чувством пожимая протянутую руку, — мое появление здесь уже доказывает, что я все забыл и думаю об одном — о спасении колонии.

— Только об этом мы и должны думать. Я сейчас ускоренным маршем отправляюсь с моими солдатами на помощь главнокомандующему, еще не все потеряно.

— Дай Бог, чтобы это было так.

Через пять минут Буганвиль двинулся ускоренным маршем на помощь главнокомандующему.

Враги маркиза Монкальма, т.е. Биго, главный интендант, Водрейль, губернатор колонии, и все приказные строки, которым так от него доставалось всякий раз, как они попадались к нему под руку, единогласно обвинили его в том, что он поторопился атаковать неприятеля, не подождав Буганвиля, спешившего к нему с подкреплением.

Монкальм был слишком искусный и, главное, слишком опытный боевой командир, чтобы совершить такую грубую ошибку; только ненависть его врагов могла возвести на него подобное обвинение.

Но истина не замедлила обнаружиться, и действия каждого были оценены по достоинству.

Поспешная атака не только не была ошибкой со стороны главнокомандующего, но необходимо вызывалась обстоятельствами.

Англичане, заняв высоты Авраама, приобрели возможность господствовать над всеми окрестностями Квебека.

С лихорадочной поспешностью начали они окапываться и укрепляться на этих высотах.

Нужно было не более двух часов, чтобы успеть сделать неприступной эту позицию, очень сильную уже по своим природным свойствам; Монкальм не должен был этого допускать.

Буганвиль получил известие о высадке англичан в девять часов утра и, как бы он ни торопился, ему было физически невозможно прибыть на поле сражения ранее одиннадцати или даже половины двенадцатого.

Ждать два часа — значило дать англичанам возможность собрать все свои силы и прочно укрепиться на занятой позиции.

Необходимо было немедленно выбить их из позиции и оттеснить к подошве горы.

Но задача эта была крайне трудна для французов: им приходилось взбираться по склонам плоскогорья под убийственным огнем неприятеля, от которого некуда было укрыться.

Монкальм не колебался: он дал знак начинать бой и стал во главе передовой колонны.

Первая встреча воюющих сторон была ужасна: бой сейчас же перешел в рукопашную, началась работа штыков.

Атака и оборона заслуживали удивления.

Французы были вынуждены отступить.

Монкальм, уже раненый, решился попытать новую атаку; войско выстроилось и начало взбираться по склону плоскогорья под страшным огнем.

Неожиданно Монкальм упал, пораженный насмерть; он был весь изранен; обожавшие его солдаты поспешили его поднять и унесли, чтобы он не попался в руки неприятеля.

Войска пришли в невообразимое смятение и обратились в бегство; под влиянием какого-то панического ужаса солдаты, не помня себя, расстроили ряды и, заботясь только о своем спасении, не слушая никого, бежали куда попало.

Не участвовали в бегстве только те храбрецы, которые несли главнокомандующего, прикрывая его своими телами, как щитом.

Англичане не двинулись со своей позиции.

Это позволило солдатам, несшим генерала, донести его до отеля в Квебеке.

Все собравшиеся горько оплакивали кончину великого полководца, отличавшегося беспримерной добротой, простотой и преданностью долгу.

Хирург осмотрел раны генерала и объявил, что не понимает, как еще можно было жить при таких ужасных ранах.

— Я с радостью умираю, — сказал генерал, обращаясь к своему двоюродному брату, полковнику Меренвилю, который, также сильно раненый, забыл о своих страданиях и оплакивал непоправимую потерю, понесенную Францией. — По крайней мере, — прибавил главнокомандующий, — я не увижу англичан в Квебеке.

Ночь прошла довольно спокойно. Шарль Лебо прибыл вместе с отрядом Буганвиля; он имел длинный и интересный разговор с главнокомандующим.

На другой день, на рассвете, генерал скончался, по-видимому, без особых страданий.

Лицо его приняло спокойное и улыбающееся выражение.

Солдаты опустили его тело в яму, пробуравленную бомбой; могила эта, достойная войны, казалось нарочно вырытой по размерам трупа генерала.

Но почему англичане оставались за своими окопами и не спешили воспользоваться победой?

Произошел странный факт, факт почти единственный

в истории, оба главнокомандующие — французский и английский — были убиты во время атаки.