Суриков

В следующем письме от 17 июня Суриков сообщает брату: «Мы теперь живем в Боржоме: Закавказская ж. д., Боржом, Церковный пер., д. № 98, Захария Даниэля. Это так называемый курорт, где лечатся водами, но мы, слава Богу, здоровы все и живем потому, что местность красивая и не жарко здесь. Проезжали по Военно-Грузинской дороге, и она оставляет впечатление, хотя я видел Швейцарию и Сибирь, так очень-то и не устрашает крутизнами. Но есть станция, называется Гудауты, так есть прямо от станции обрыв футов в тысячу, чуть на дне видна река. Здесь перевал через горы, и высота над уровнем моря 7420 футов, т. е. две версты высота. Проезжали и снежными завалами сажени по две высоты обломами. При свидании с тобой, Бог даст, я подробно расскажу. Думаю пробыть здесь до половины августа, а потом в Москву. Напиши, получим и ответим еще отсюда».

Из письма явствует, что художник не планирует поездку на родину. Его письмо от 23 августа извещает брата о возвращении с Кавказа: «Мы вернулись только вчера в Москву из Боржома. Пробыли там 2 и 1/2 месяца. Назад ехали тоже по Военно-Грузинской дороге благополучно. Уже многие тоже вернулись в Москву с дач, потому что идут дожди все. В г. Тифлисе, когда мы были, то жары не было, так градусов 30, а было 60 на солнце. Были у могилы Грибоедова, там в монастыре Св. Давида. У последней станции к Владикавказу дорогу Терек размыл так, что пешком по скале приходилось переходить, а экипажи другие дожидались по ту сторону. Теперь начну работать рисунки к изданиям».

В сентябре 1899 года дочери Ольге исполнился 21 год, а Елене — 19. Позади счастливое десятилетие детства, когда родители были молоды, мать жива, дома собирались веселые художники для рисования и пения русских песен. И десятилетие — на попечении отца, оказавшегося очень хозяйственным, практичным и любящим. Знаменитый художник был нянькой и экономом, а теперь спустился в благодатную долину жизни. Дочки вышли уж больно хороши. Что дальше?

«Я не однажды задумывался о том, — пишет И. Вздорнов, член-корреспондент РАН, в сборнике красноярских «Суриковских чтений» выпуска 2000 года, — почему В. И. Суриков не взял сюжетом еще одной из своих исторических картин тему массовых сожжений и самосожжений старообрядцев и старообрядческих лидеров в XVII и XVIII веках, когда в грандиозных и страшных кострах погибли тысячи людей на Русском Севере, на Урале и в Сибири? Почему его не захватила трагическая судьба протопопа Аввакума и его семьи, которые долгие годы провели в Тобольске, в Восточной Сибири и на Мезени, пока, наконец, страстного и непримиримого борца за старую веру не сожгли в Пустозерске? Почему, с другой стороны, ему не пришло в голову изобразить гонителя Аввакума патриарха Никона — в пору ли его почти абсолютной власти или в годы его долгой ссылки в северные монастыри и смерти на обратном пути в Москву? Названные темы могли бы быть разыграны В. И. Суриковым с несравненным воображением и драматургическим мастерством. А вместо такого рода вещей он пишет далеко не лучшие свои картины «Переход Суворова через Альпы», где явно дает о себе знать не столько фальшь, сколько странная для мастера такого масштаба картинность лубка, «Посещение царевной женского монастыря», где он как бы скатывается на уровень давно пройденного академического бытописания на историческую тему…»

Да, какие-то темы не шли в руки. Во-первых, потому, что творчество больших мастеров органично, то есть вытекает из свойств их натуры, как появляется на коре дерева только та смола, что свойственна его породе. Значит, не привиделся Сурикову ни образ Аввакума, ни образ Никона, ни какой-либо иной. Он же рассказывал, из чего родились его картины «Утро стрелецкой казни», «Меншиков в Березове», «Боярыня Морозова» — первая от пламени свечи, горевшей днем, вторая — от ненастного сидения в Перерве, третья — от увиденной на белом снегу вороны. Сюжету нужна еще и отправная точка, мгновение жизни, когда вдруг прозвучало нечто, подобное гласу свыше. Спустившись с Альп, сравнив их с владениями России — горами Кавказа, художник до того заленился, что даже на родину не поехал.

В детстве и юности Василий Суриков много раз там видел казнимых по приговору суда разбойных людей. Занявшись эскизами к «Степану Разину», он задумался о сути разбойничьих характеров — удалых, непокорных, буйством темперамента приводимых на стезю уголовных преступлений.

В 1899-м, 1 июля, вышел указ о завершении Судебной реформы 1864 года, с ним по всей территории России распространился суд присяжных. Каким образом Суриков попал в присяжные, ответить просто: из стандартного списка граждан набиралось 12 человек, и отказ от участия в суде мог быть только по весьма уважительной причине. Суриков оснований для отказа не имел. Ему это было интересно в плане пока неясного замысла новой картины: каков он, преступный элемент времен империи?