Суриков

В этом альбоме вперемежку представлены и шутливые, и серьезные вещи, напоминающие о том, что художник обдумывает большие картины. Но сатирических и смешных рисунков и акварелей больше. Их сопровождают подписи типа «Васька Суриков». По альбому видно, что художником владеет критический настрой пореволюционной эпохи. Смешные рисунки он выполнял еще студентом Академии художеств, теперь их становится все больше и больше. Например, изображая отставного генерала, Суриков оставляет под рисунком характерную подпись: «Три рубца на голове получены не в бою, а за именинным пирогом, когда генерал под влиянием вина склонился на стол, а сосед принял голову его за окорок ветчины и воткнул в нее вилку». Для насмешничающей молодежи такие рисунки были в самый раз. Единственно, Суриков не публиковал их, как это делали Евгений Лансере или Борис Кустодиев, к удовлетворению публики, читавшей журналы «Жупел» и «Адская почта». И далее Галина Ченцова отмечает:

«На свои рисунки Василий Иванович был скуповат. Правда, нам он дарил их много. Рисовал он иногда на коробках от тортов, на плоских камнях в Крыму. Василий Иванович гостил у нас в Суук-Су. Рядом с нами жили две очень милые девушки — сестры Надя и Зоя Орловы. Они не раз просили Сурикова нарисовать им на память «ну хоть какой-нибудь пустяк». Василию Ивановичу не нравилась их настойчивость, но все же накануне отъезда в Москву он сделал им по рисунку… на двух персиках»…

Суриков выезжал за рубеж как минимум пять раз. Следующее письмо, пронумерованное 221-м, написано из Москвы в Красноярск. Художник умалчивает про Емельянову, он работает над своим хрестоматийным образом в интересах детей. Когда-то он сблизился с художником Михаилом Нестеровым — оба оплакивали своих жен. Время миновало, Нестеров женился во второй раз. Не так было у Сурикова.

221. А. И. СУРИКОВУ

«Москва. 28 июня 1912

Посылаю тебе карточку памятника Скобелеву. Отличный памятник. Очень мне нравится. Я здоров, Лена тоже. Пиши. Москва, Триумфально-Садовая, д. Смирнова, № 15, кв. 44, Кончаловским.

Целую тебя».

Александра Емельянова рассказала Марии Халезовой о заграничных путешествиях с Василием Суриковым, но последняя не воспроизвела ее рассказ. Петр Кончаловский оставил записки о пребывании во Франции и Испании, полные упоения жизнью. В Испании с Суриковым они были вдвоем. Двенадцатым годом, по мнению В. Володина, основания которого он не разъясняет, ограничивается общение художника с Емельяновой, впоследствии так и не вышедшей замуж. Последний ее портрет кисти Сурикова, на котором она прислонилась щекой к стенке дивана, опустила глаза в неспешной беседе, в темном одеянии, у пуговицы алый цветок, фон золотистый, не имеет точной даты: «1910-е».

Петр Нерадовский (он учился в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, затем — в Академии художеств и был с 1909 года хранителем художественного отдела Русского музея, ас 1912 года — заведующим отделом) оставил строки о таинственном портрете, изрезанном Суриковым: «Суриков написал великолепный портрет дамы-немки. Этот портрет долго висел у него, он вполне был им доволен. А в один прекрасный день он почему-то его изрезал (Кончаловские говорили, что этот портрет был отличной живописи и как женский портрет тоньше и выше серовских)». Можно предположить, что это был портрет Емельяновой, ведь ее портрет, называемый «Горожанка», до исследований В. Володина содержал неподлинное дополнение к названию: «урожденная Шрейдер».

Г. Л. Васильева-Шляпина в книге «Василий Суриков. Путь художника» утверждает, что это был портрет Софии Келлер (в замужестве Ягодкиной), подруги Ольги Суриковой. Однако из всей этой истории с уничтоженным дамским портретом понятно одно — страсти имели место. Изрезать прекрасный портрет можно разве что в приступе гнева. Возможно, Емельянова увлеклась кем-то другим или бросила неосторожный взгляд на другого мужчину и — Суриков расстался с нею. Может быть, злые языки убедили его в том, что она, молодая, положила глаз на его наследие.