Суриково детство

История — совсем лёгкий предмет, заучить только, когда что произошло, а события сами запоминаются, особенно, если хорошенько представить себе, как всё это было. География. Ох, уж этот учебник географии! Словно сухой горох лущить. Карты, таблицы, широты, границы!.. На севере — тундра, мох, лишайник, чахлая растительность… Ничего не понятно и совсем не интересно! А стоит пойти в воскресенье на большой базар, непременно встретишь людей из тундры. Тут и увидишь, во что они одеты, на чём приехали, что привезли, что увезут, — всё узнаешь! А чего не поймёшь — расспросишь у бывалых людей, вот тебе и география!

Самый любимый урок — рисование. Николай Васильевич Гребнёв совсем не похож на других учителей. Человек спокойный, тихий, никогда не кричит, не хлопает линейкой по пальцам, не бранится. Вася знал, что Николай Васильевич окончил в Москве Училище живописи и ваяния и всё-таки не остался там, а приехал в такую даль, чтобы поделиться с ними, со школьниками, всем, чего достиг сам. Он учил наблюдать, думать и, самое главное, видеть и любить красоту. Он мог часами рассказывать ученикам о картинах таких замечательных художников, как Александр Иванов, Брюллов, Боровиковский, Айвазовский…

Что знал о них Вася раньше? Ничего. В Красноярске не было музея, не было выставок. Единственное, что ему случалось видеть, — это народные картинки — лубки, да у соседей — казаков Атаманских — висели три картины: на одной из них были изображены умирающий рыцарь и дама, зажимающая ему рану платком, две другие были портретами каких-то генералов-губернаторов.

Когда Николай Васильевич впервые показал одиннадцатилетнему Васе напечатанные в журнале репродукции картин знаменитых итальянских и русских художников, для него открылся новый мир, полностью захвативший его.

Гребнёв заставлял ученика делать копии с этих репродукций. Сначала у Васи ничего не получалось, он просто плакал от досады, и тогда сестра Катя утешала его:

— Не плачь, Вася. Ничего! Выйдет когда-нибудь…

И Вася снова принимался рисовать, пока не добивался своего. Потом он пробовал раскрашивать эти рисунки, и получалось очень хорошо.

С Гребнёвым Вася крепко подружился. Вместе они ходили на Часовенную гору, писали акварелью Красноярск. Вместе ездили в тайгу. И понемногу приучался Вася рисовать с натуры.

Вася умел во всё вглядываться. Смотрит в лицо человеку, примечает, как глаза расставлены, уши посажены, нос и ноздри лепятся на лице… Зажгут свечу — он смотрит, как колышется пламя и колеблются тени на стене. Покроется мама платком — а он наблюдает, как ложатся складки возле лица. На улице присматривается, как выгнуты полозья у саней. Встретит на базаре кого-нибудь из тундры — с интересом разглядывает расшитые бисером вставки на груди и на плечах на их оленьей одежде.

Ничего не ускользало от Васиного взора и всё откладывалось в памяти, чтобы когда-нибудь ожить на холстах, под кистью мастера, которым он стал через много лет.

БЕЗ ОТЦА

Пятый год жили Суриковы в Сухом Бузиме. Вася каждое лето приезжал туда на каникулы. Прасковья Фёдоровна, бывало, не могла дождаться того часа, когда сядет в тарантас и отправится в Красноярск за своим дорогим Васенькой.

Но в этом, 1859 году, не суждено было Васе провести лето в Бузиме. В феврале Ивану Васильевичу стало совсем худо, и он вскоре скончался. В жизни Суриковых всё перевернулось, словно покатилось под откос.

Через месяц распрощались они с Сухим Бузимом навсегда.

После степной глуши Красноярск, куда Суриковы снова вернулись, показался им чуть не столичным городом, хоть улицы были немощёные и весной и осенью утопали в грязи. По ночам Красноярск погружался в непроглядный мрак: уличных фонарей ещё не было. Засветло запирались от варнаков все ставни и двери. Сибирские семьи и сами неохотно общались друг с другом. Приезжих и пришлых вовсе чуждались, жили уединённо.

Изредка навещала Суриковых торгошинская родня. Сами в Торгошино не ездили — коней пришлось продать.

После смерти мужа назначили Прасковье Фёдоровне крохотную пенсию — три рубля в месяц. Прасковья Фёдоровна с Катей стали брать заказы на вышивку и плетение кружев. Вставали в доме до света. Перед уходом в школу Васе полагалось наколоть дров и натаскать воды из колодца. Мать держала детей в строгости — ничего нельзя было сделать, никуда пойти без её разрешения. По вечерам Катя с матерью вышивали при свечах, а Вася, покончив с уроками, играл на отцовской гитаре или рисовал. Этого любимого дела он не оставлял и по-прежнему дружил с Гребнёвым.

И вот пришла весна 1861 года. Вася с отличием закончил школу. Минуло ему тринадцать лет. Осенью он должен был перейти в Красноярское приходское училище.

В торжественный выпускной день заместитель губернатора Родиков посетил школу. Всё было очень парадно, и директор школы преподнёс Родикову рисунок акварелью, изображавший букет цветов. Акварель была сделана уже с каким-то мастерством. Старик Родиков — большой любитель и знаток искусства, надев очки, долго и с интересом рассматривал подарок, а потом спросил:

— Кто это рисовал?