Суровая мужская проза

В конце прошлого века его семья регулярно, на полтора-два летних месяца, выезжала в Латвию, в симпатичный приморский городок Юрмалу. Тёмно-жёлтые песчаные дюны, приземистые и кривобокие сосны, голубовато-серая морская гладь, разноцветная каменная галька, шустрые чёрные стрижи – на фоне белоснежных кучевых облаков…

Петровы тогда снимали две большие комнаты с кухней-верандой в старинном деревянном доме с резными ставнями, который был построен ещё в девятнадцатом веке. Алексу – в то последнее лето – было четырнадцать лет, хозяйской дочке Ванде – почти тринадцать.

Взаимная симпатия, дружба, постепенно перерастающая в нечто большее. Первый робкий поцелуй. Обещанье, данное при расставании: – «Я обязательно вернусь к тебе. Жди…».

А потом они потеряли друг друга.

Бывает…

Латвийская жизнь, она полна неожиданностей: случайных, фатальных, глобальных, предсказуемых и внезапных.

В том плане, что жизни латвийская тиха, скучна, монотонна, однообразна и одинакова. Скажу больше, она таковой может быть десятилетиями и даже целыми веками: патриархальной, тягучей, сонной и – на веки вечные – привязанной к Родине, национальным традициям, устоям, привычкам и родимым могилам.

Может. И, как правило, таковой и является.

Но иногда в голову того или иного латыша входит (прилетает, приползает, внедряется и укореняется), судьбоносная и навязчивая мысль. Вернее, мысли, мол: – «А не послать ли эту долбанную мирную патриархальность (совместно с устоявшейся провинциальностью и крестьянской непосредственностью), к чёртовой матери? Ну, на хрена они мне – всем скопом – сдались? Все люди, если верить телевизору и всезнающему Интернету, постоянно куда-то едут, летят, плывут и переселяются, бесстрашно меняя города, веси, страны и континенты. Смело изменяют национальные менталитеты и, если верить говорливым телевизионным дикторам, становятся толерантными, гибкими, просветлёнными и многообразными…. А, любимая супруга? Как думаешь? Мы-то чего застыли на одном месте – словно ржавыми якорными цепями прикованные? Непорядок, однако. Надо и нам съездить куда-нибудь. Чтобы внукам и правнукам, по крайней мере, было бы потом – чего рассказать…. Да и однозначно тоскливо стало в нашей благословенной и милой Латвии. В том плане, что скучно, серо и полностью бесперспективно. Вышли из СССР, обрели вожделенную независимость, о которой так мечтали. И что, спрашивается, дальше? А, ровным счётом, ничего хорошего. Лишились надёжного и стабильного рынка сбыта. Национальная экономика пришла в полный упадок. В полный, гиблый и окончательно-тоскливый. Никто на земле работать не хочет. Сплошная торговля и посредничество у всех на уме. Надо сваливать. Надо…. В том глубинном смысле, что рыба ищет – где глубже, а человек – где лучше. Диалектика, о которой нам так долго и нудно рассказывали марксисты-коммунисты. Не отнять и не прибавить…».

Так Азуолас Паулс и решил. Решил и объявил:

– Всё, семья. Пора немного встряхнуться. Переезжаем в развитую и прогрессивную Польшу. Двоюродная тётушка давно уже зовёт. Мол, надо приобщаться к жизни европейской, продвинутой. Уважим, что называется, заслуженную старушку. Да и нашу Ванду-красавицу давно уже ждут в Варшаве. Более того, возлагают на неё чёткие олимпийские надежды и даже щедрую стипендию обещают…. Родовой дом? Покупатель уже имеется – один известный композитор из России. Солидный такой дядечка, крутой и доверие внушающий. Обещает ничего здесь не ломать, не рушить и кардинально не перестраивать. Мол, только немного отремонтирует, вселится, а после этого будет всякие модные песенки-шлягеры сочинять – под задумчивый шелест балтийских светло-серых волн…

С момента отъезда Петровых прошло всего-то полтора месяца. Ванда только одно письмо получила от Алекса, отправленное из Санкт-Петербурга. Ответ, конечно же, написала, вложила в конверт и, аккуратно заклеив его, отправила. Мол, так и так, в срочном порядке переезжаем в Польшу, но куда конкретно – пока не знаю, про адрес проживания сообщу позже…. Отправить-то отправила, но в глубине Души осознала, что их сердечные отношения сходят на нет, ибо потеряться в этом беспокойном и изменчивом Мире – раз плюнуть. А Интернет в 1998-ом году находился ещё только в стадии начального роста. По крайней мере, ни у Лёхи, ни у Ванды электронных почт не было. И они – в конечном итоге – переезжая с места на место, действительно, потерялись…

Зачем и почему Ванду ждали в Варшаве? А она была талантливой и многообещающей дзюдоисткой, то есть, регулярно занимала призовые места на всевозможных соревнованиях – среди «младших девушек», в весовой категории до сорока двух килограмм.

Но и в «цивилизованной» Польше у семейства Паулс откровенно не задалось. Отец с матерью так и не смогли найти постоянной работы, а стипендия, выделяемая Ванде польским Олимпийским комитетом, оказалась копеечной.