После смерти родителей из-за магического пожара, устроенного, как подозревают Долоховы, любящими родственниками, эти самые родственники сразу после несчастья оставили осиротевшую Аннушку на пороге обыкновенного маггловского детдома. На минуточку, совершенно босой, в одной только пижаме, хотя дело происходило поздней осенью, да с клочком бумаги в дрожащих руках. В записке корявыми буквами было выведено полное имя девочки, правда с девичьей фамилией матери, год рождения и информация, что родители погибли при пожаре. С тех пор Анна Игнатьевна о родственниках не слышала. Так мама не пересекалась ни с чем магическим, кроме собственных стихийных выбросов, вплоть до школы, где внезапно очутилась в классе детей-волшебников. Там уж её сводили в магический квартал, где за деньги попечителей обеспечили волшебной палочкой.
Многие такое равнодушие Каркаровых к родне не понимали, пусть даже моя мама и была полукровкой с отцом-магглом. Как я уже говорила, все более-менее здравомыслящие русские маги относились к немагическому населению, магглорождённым и полукровкам совершенно нормально, а потому такое вопиющее пренебрежение к девочке абсолютно не принимали. Помнится, отец даже рвался показать Каркаровым, насколько они неправы, при помощи силы. Тогда мама его остановила, проявляя к своим родственникам удивительные доброту и всепрощение, которые, сколько себя помню, были неотъемлемой частью её характера.
Так что в свете малоприятных подробностей своей богатой биографии мама только что поборола себя и признала, что родители мужа заменили ей собственных, чью заботу женщине почти не удалось ощутить в детстве.
— Дорогая… Ты нам, как дочка, — светло улыбнулась жена Александра Петровича, Зинаида Фёдоровна, на что мама чуть не расплакалась, растрогавшись.
Голос бабушки, молодо выглядящей женщины с забранными в несколько небрежный пучок каштановыми волосами и сверкающими карими глазами, близкими своим цветом к янтарному, заставил вздрогнуть и замереть на месте. По этой женщине я скучала особенно сильно, будучи крепко привязанной к ней — такой чудесной, такой доброй и любящей, такой улыбчивой… Ну, это если её не злить и не причинять вреда волшебным зверушкам, обитающим в доме, иначе мало не покажется.
Все эти события всколыхнули и без того задетые возвращением в Россию струны души ещё сильнее, хотя казалось бы — куда сильнее-то после долгожданного возвращения домой, и слёзы потекли из глаз против воли. Это несмотря на то, что ком в горле я пыталась проглотить ещё с встречи на вокзале, причём делала в таком сложном деле определённые успехи. Однако такие родные голоса Долоховых и привычные мягкие интонации мамы стали последней каплей. Трясину прорвало окончательно.
Я с улыбкой следила за разговором близких людей, которых потеряла несколько лет назад. Тогда, в приюте, я почти смирилась с тем, что вряд ли увижу родителей в скором времени. А сейчас вот они, совсем рядом, настолько родные, настолько любимые, настолько молодые, что хочется плакать…
Щекам стало мокро, в глазах нещадно щипало, а мышцы лица свело в широкой улыбке. Так вот вы какие, слёзы ностальгии и светлой грусти…
От воспоминаний меня отвлекла Лисса, сильно дёрнув за рукав.
— Мира? С тобой всё в порядке? — подр… сестра, пора бы уже привыкнуть, обеспокоенно заглядывала в глаза.
— А? Д-да… Просто ностальгия. Не обращай внимания, — ответила я.
На наш разговор повернулись все присутствующие. Про нас, видимо, почти забыли, и лучше бы мы продолжали молчать. Вся магия момента была разрушена вдребезги.
Маман снова ненавязчиво направила на нас палочку, промаргиваясь, чтобы отогнать напросившиеся слёзы. Дедушка, который до этого прятал улыбку в своих шикарных усах, вновь вернул серьёзное выражение лица. Отец, который последние несколько минут с неким умилением смотрел на свою жену, похолодел и острым, как его фирменное атакующее заклинание, взглядом сверлил во мне дыру.
— Что ж, думаю, пора приступить к тому, ради чего вы здесь, гости дорогие, — на этих словах дед язвительно усмехнулся, и меня от нехорошего предчувствия передёрнуло.
Я не успела переварить то, что мне предстоит, как Лисса, доселе неподвижно стоящая рядом, стала оседать на пол. Я еле успела отработанным движением вытащить неофициальную палочку (не дура же на каникулах колдовать Олливандеровской) и подхватить сестру левитацией, чтобы плавно опустить в ближайшее кресло.
Тут же исчезла пелена ностальгии, которая до этого момента застилала обзор, и я уже собранно и вполне осмысленно оглядела комнату. Обстановка была не сказать, что дружелюбная, несмотря на нежные улыбки родственников. Усыпил мою спутницу никто иной, как брат моего деда, Игнатий Петрович Долохов, Мастер Чар. Увы, я проморгала его манипуляции. Это не было удивительным — старшие Долоховы гораздо опытнее меня в плане незримого колдовства, но я всё-таки их родственница… была, поэтому вычислить виновника смогла.
Видимо, дед понял, что его брата вычислили, и произнёс: