Суровая школа (рассказы)

Самодовольно улыбаясь, Джурин смерил его взглядом и коротко кивнул, будто не имело смысла даже сомневаться в столь верном и само собой разумеющемся деле.

— Переночуйте здесь и держите связь со штабом второго батальона, а утром для вас найдется работа, — сказал он Раде и вместе с вестовыми направился в сторону моста через Уну, на подступах к которому в приближающихся сумерках разгорался ожесточенный бой.

— С таким ничего не стоит Бихач взять, — восхищенно произнес Джукан, великодушно протягивая наводчику недокуренную цигарку. — С ним я бы хоть на край света пошел.

Из впадин у подножия горы Плешевицы, цепляясь за перелески и разбросанные в низине заросли ивняка, превращая город в темную громаду, расползался сумрак. Пламенели пожары, взвивались ракеты, на мгновение выхватывая из тьмы призрачные, подрагивающие дома. Время от времени с едва видимой на фоне неба башни брызгали гроздья искр и тут же гасли высоко над Уной, словно какой-то глухонемой ребенок, не слыша стрельбы, забавлялся, разбрасывая пригоршни светлячков.

Бои за Бихач продолжались вторые сутки.

Орудийная прислуга уже давно спала вповалку на полу брошенной корчмы, а Раде все еще сидел на пороге, задумчиво глядя на темную махину города, грохочущую от стрельбы и кое-где освещенную пожарами.

Так вот он какой — Бихач, город его детства, сказочный город, полный книг.

Книги! Раде и теперь не может спокойно слушать, когда при нем говорят о книгах, в его воображении под чарующий шелест страниц оживает давняя, полузабытая страна детства. Мелькают листы, и перед глазами проходит мир таинственных вещей, причем у каждой страницы — свое особое, волнующее и пока незнакомое лицо. В то время как он, мальчуган, с замиранием сердца листает книгу, где-то на улице негромко и мягко поет сделанный из ивовой коры детский рожок, напоминая о том, что за бревенчатыми стенами его убежища — весенний солнечный день с распустившимися на деревьях почками и безмолвной игрой резвых рыбешек в прозрачной воде реки.

Это первое детское воспоминание, связанное с книгами, живет в нем поныне — неувядаемое, свежее, точно все это было не далее как вчера и с тех пор не прошли чередом долгие годы. Между нынешним днем и тем давним впечатлением не стояло время — незримый враг, неумолимо меняющий и размывающий самые дорогие сердцу воспоминания, раскрадывающий и подтачивающий человеческую жизнь. Не многие картины детства пощажены им от медленного разрушения. Что же касается этой, — чем больше времени проходило, тем сочнее и ярче становились ее краски, оживленные внутренним светом, вспыхнувшим тогда в сердце мальчугана.

II

Детство Раде прошло в благодатном краю, в маленькой деревеньке, окруженной лесистыми горами. Лишь с севера меж двумя склонами открывалось узкое ущелье, на дне которого шумела речка, извиваясь посреди деревни в зарослях ив. От дома Раде до берега тянулся засеянный пшеницей пологий склон с узкой каймой луга вдоль самого ивняка; сызмала это и составляло для паренька весь внешний мир.

Больше всего Раде привлекала граница этого царства — речка и ее ивовые дебри. Часто он целыми часами бродил среди старых ив, вокруг которых после весеннего разлива лежали сухие ветки вперемежку с пучками прошлогодней травы и мелкими водорослями. Он собирал на влажном берегу маленькие пестрые домики улиток, блестящие половинки раковин, гладко отшлифованную гальку или, склонившись над медленными водоворотами, подолгу наблюдал за неутомимой игрой юрких и веселых рыбок. Затерявшись в этом необычном мире, напоенном живительной влагой и все дальше манившем своей неизведанностью, он опаздывал к обеду, вызывая беспокойство вдовы матери, опасавшейся, как бы ее ребенок не утонул, играя у реки.

— Чудной какой-то, вылитый свояк будет, — с неудовольствием предрекал дядя, чувствуя, что не вырасти доброму хлебопашцу из этого своенравного ребенка.

Свояк, дядя мальчика по материнской линии, о нем Раде был наслышан немало, жил и учительствовал в небольшом городишке неподалеку от их деревни. Во время мировой войны его угнали в Арад, откуда он уже не вернулся. Перед самым началом войны дядя оставил у своей сестры, матери Раде, два короба с книгами, которые вплоть до восемнадцатого года простояли в старом хлеву, укрытые соломой. Когда война кончилась, хорошо сохранившиеся, лишь слегка попорченные мышами книги перенесли в чулан, пристроенный к задней стене просторного дома Лукичей.

Мальчонка часто вертелся возле этого всегда запертого чулана, пытаясь заглянуть внутрь через маленькое, пробитое под самой крышей оконце. А поскольку при этом он заслонял головой все пространство окна, в чулане становилось еще темнее, и мальчишке приходилось подолгу стоять, выжидая, пока глаза не привыкнут к полумраку. Постепенно он начинал различать ряд бутылок на узкой полке, старые глиняные кринки из-под молока, какой-то инструмент, а в самом дальнем углу — два больших короба, доверху набитых книгами.

Эти книги особенно привлекали мальчугана, разжигали его воображение. Вот уж где должно быть много интересного.

Однажды, приласкавшись к матери, он попросил: