Суровая школа (рассказы)

В окружении четников, избитый и окровавленный, Маленький Триша в последний раз прошел по своему родному селу. Испуганный, тревожный шепот, опередив его, приковал к месту женщин, неподвижно застывших на высоких порогах своих домов, и сбил ребятишек в безмолвные стайки.

— Вот они! Ведут Маленького Тришу!

Маленького Тришу было трудно разглядеть в толпе вооруженных солдат, которых возглавлял Вранеш, восседавший на коне. Четники медленно продвигались по селу, приютившемуся в тесной долине над потоком.

В окна домов, в щели заборов, сквозь густые заросли вьющейся фасоли за ним следили взоры крестьян. Но их занимал не строгий, затянутый в военную форму незнакомец и совсем не его солдаты — местные крестьяне, увешанные ремнями и оружием. Каждый старался рассмотреть маленького, незаметного в толпе, но и самого большого среди них человека без формы и без оружия, которого безмолвное страдание сделало значительным и подняло на недосягаемую высоту, невообразимую для этого еще вчера безвестного пастуха.

Только дети, собравшись в группки по трое-четверо, осмелились приблизиться к дороге. Они стояли возле покосившихся заборов серьезные, широко раскрыв глаза, в которых на всю жизнь запечатлевались эти тревожные и страшные события. Молча, не понимая, что происходит, они с тоской провожали в последний путь человека, окруженного целым частоколом винтовок, человека, которому суждено было вдруг за одну ночь превратиться для них в какое-то загадочное существо.

Пока старшие, опасливо озираясь и полушепотом посылая проклятия, бросали в огонь Тришины свирели, отнятые у малышей, ребята потихоньку передавали друг другу:

— Идет без шапки!

— Ой, милая, как на похоронах! — причитала старая Джука, одинокая женщина, высохшая от постоянных скитаний по чужим домам.

Вскоре в стычке с карателями погиб один из товарищей Баука, и четники осмелели. Они ежедневно устраивали налеты на убогие пастушьи хижины, рыскали по крестьянским домам, расставляли засады возле мельниц, но дорогам и на горных пастбищах.

Майор Вранеш участвовал в самых опасных операциях, шел туда, где прежде всего рассчитывал встретить Баука. Во время коротких схваток, когда начиналась оглушительная пальба, Вранеш словно прогуливался позади отряда, внешне спокойный и хладнокровный, курил сигарету за сигаретой и бросал отрывистые команды возбужденным четникам. Даже не слыша его голоса, они постоянно чувствовали у себя за спиной строгого и недремлющего Вранеша, осунувшегося от бессонных ночей, с фанатическим блеском темных глаз, глаз отшельника и безумца, и это удерживало их, не позволяло отступать.

Последняя стычка произошла возле опустевших Тришиных загонов. После долгой перестрелки Баук снова «ударил в лоб» и прорвал кольцо неприятеля в самом, казалось бы, надежном месте, там, где был Вранеш.

В то время как четники, бросив ручной пулемет, ринулись вниз по откосу, поросшему редким ельником, бауковцы, перебегая от дерева к дереву, словно страшные призраки в ранних сумерках, приближались к Вранешу. Еще отчетливо не понимая угрожающей ему опасности, он почувствовал, как его сердце, бешено колотившееся в груди, вдруг оборвалось и подкатило к пересохшему горлу, а во рту появился неприятный металлический привкус. На мгновение в памяти воскресло грязное шоссе под Вировитицей, немецкие танки, и уже в следующий момент какая-то неведомая сила оторвала его от земли и понесла вниз под откос. Оглушенный стуком собственного сердца, он едва расслышал где-то совсем рядом два выстрела; острый удар в левую руку отшвырнул его в сторону, откос покачнулся и погрузился во мрак. Что-то, сильно толкнув в плечо, стремительно поволокло его вниз по затвердевшей земле, усыпанной опавшей хвоей.

Он очнулся на дне темного оврага. Над ним нависли черные лохматые ели и глубокое небо с редкими звездами. Шум ветра в высоких кронах деревьев мешался с мучительным шумом в одурманенной голове. Казалось, не будет конца этому утомительному глухому гулу, который то поднимался до самых верхушек деревьев, то опадал, и чудилось, будто дышат, стонут от боли сами горы.

«Это Баук. Только он может так уничтожить человека, сровнять его с этой тяжелой землей», — стучала в мозгу сбивчивая, неясная мысль.

Он встал и поплелся по дну оврага, тропинка пьяно уходила из-под ног; его раздражала слишком ясная луна, которая вдруг неизвестно откуда появилась среди ветвей и теперь то приближалась к нему, то отлетала в сторону, словно раскачиваясь на невидимых качелях. Боль усиливалась, отяжелевшая левая рука тянула к земле. Наверно, так бывает, когда несешь чужую, навязанную тебе ношу.

Только под утро его нашли четники, присланные для подкрепления. Вранеша с трудом взвалили на толстобрюхую лохматую клячу, которая ковыляла неловко, словно корова.

«Вот на какие муки обрекает людей этот… тот, что нападает в сумерках, быстрый и уверенный в себе, словно молния», — рассеянно размышлял Вранеш, покачиваясь на лошадиной спине.