Суровые меры (СИ)

И проблема была вовсе не в Анжели, напротив! Наверное, будь она сама их подопечной, за нее Рейна как раз могла бы и не беспокоиться. Поначалу затея дьявола вообще казалась до наивного нелепой, но вскоре пришло и понимание – чтобы заставить Малаки усомниться, перестать видеть в жене свой светлый идеал, заподозрить ее – вовсе и не было обязательно, чтобы Анжели на самом деле была в чем-то перед ним виновата. Достаточно создать видимость, иллюзию… И едва успевший научиться хоть кому-то в этой жизни доверять, хоть ради кого-то сам стараться быть искренним ученый действительно легко мог попасться в подобную ловушку. Без преувеличения, это стало бы катастрофой, особенно теперь, когда его жизнь наконец-то, после стольких лет, наладилась! Ведь самые уродливые и отвратительные последствия имеет именно несправедливая, надуманная ревность, направленная на человека, у которого нет оснований чувствовать себя в чем-то виноватым, а значит, нет оснований для осторожности.

Оттого наедине с Анжели Зебель и не усердствовал изображать что-нибудь, выходившее бы за рамки обычной любезности. Мелкие спектакли мнимого неравнодушия имели для него смысл лишь на глазах подопечного, когда же Малаки не было – достаточно было лишь, чтобы, вернувшись, тот снова увидел жену в нужной компании. Вот и ограничивался обычно дьявол тем, что, маскируя скуку наигранной зачарованностью, слушал, как Анжели играет на фортепьяно. Обычно…

Наверное, Рейна сама и была виновата. Зебеля вполне могли спровоцировать сгоряча брошенные слова о том, что ни один землянин в жизни не поверит, будто на подобного типа могла даже посмотреть более чем с сочувствием женщина вроде Анжели. Разумеется, дьявол оскорблено парировал, что и сам Малаки – тип ничем не лучше, так быть может, Анжели как раз из тех женщин, что любят «побороться с судьбой», списывая самую скверную натуру на то, что человеку просто тяжело пришлось в жизни! Этим привычный уже обмен «любезностями» между противниками и завершился, Рейна и не думала, что короткий разговор подтолкнет ее противника к более решительным действиям. А если вдруг и подумала, что толку? Казалось, сорвавшийся Зебель никому, кроме себя же, этим бы не навредил: столкнувшись с настойчивыми знаками внимания, Анжели и разговаривать-то с ним больше наедине не стала, не говоря уж о том, чтобы впускать в дом в отсутствии Малаки! Это и сам дьявол понимал великолепно – но, как видно, слишком долго копилось раздражение и злость на «девчонку», испортившую столь блестящую статистику пороков.

Сперва он просто шаблонно действовал наобум, пуская в ход почти ничего не значащие любезности, неуклюжие, словно невольные оговорки, комплименты, вплетая рассеянные, будто бы извиняющиеся, намеки на сходство Анжели с какой-то мифической «замечательной девушкой», с которой якобы Зебель был знаком «много лет назад» и многозначительные недоговорки служили завершающими штрихами к картине некой таинственной трагичности, которая некогда оборвала это давнее знакомство, но до сих пор «не позволяла окончательно забыть». Рейне казалось, будто ее противник нарочно собрал все самые пошлые штампы… наверное, Анжели тоже так думала, для обычного человека она часто демонстрировала достаточную проницательность, но то ли привычка относиться к окружающим со всем возможным сочувствием затуманила ее восприятие, то ли выдуманная до самого последнего слова «трагическая история» неприятно смешалась с собственными переживаниями из-за, как ей казалось «отдаления» Малаки в последнее время. В этом весь Зебель – сперва делать все, чтобы подопечный загружал себя работой по самое горло, считая, что именно в этом и проявляется забота о семье, а потом таскаться к тоскующей Ажели с фальшивым насквозь сочувствием и этими своими… сентиментальными историями, окончательно доводя ее до слез!

Когда во время очередного приступа «откровений» навязчивого гостя, Анжели, пытавшаяся, как могла, поддержать его, сама отвернулась, чтобы украдкой вытереть выступившие слезы, Зебель изобразил, с куда большим жаром, чем обычно у него получалось, раскаяние и почти испуг, делая вид, будто ни в коем случае не хотел ее расстроить. Пытающаяся разом совладать со сжимающей сердце тоской и нахлынувшей неловкостью Анжели и опомниться не успела, как оказалась почти в объятьях, уже никак не вписывающихся в рамки обычных поддержки и утешения. Рейну затрясло от негодования, отчасти она словно бы сама ощутила это грубое прикосновение, отчасти невольно злило оцепенение Анжели, которая, вместо немедленной попытки высвободиться, заторможено боролась с накатившими слабостью и дурнотой. Иногда всем этим девушкам из состоятельных семей сильно не хватает умения действовать резко и грубо – в те моменты, когда без такого действительно не обойтись!

«Но что я сейчас могу сделать?!»