Суровые времена

Я знал, о чем они думали. О падучей. Я и сам так считал, и расспрашивал о ней всех, кого мог, но ни один эпилептик до меня не уносился в прошлое во время припадка. Да еще в такое, которое слегка отличается от того, что уже прожито мною.

– Говорю же: не болезнь это! – рявкнул Костоправ. – Когда ты наконец найдешь ответ, он целиком будет в твоей епархии, а ты почувствуешь себя дураком оттого, что не заметил этого раньше!

– Если есть что искать, найдем, – посулил Одноглазый.

Это заставило меня подумать, что там у него еще имеется в загашнике. Затем я понял, что уже должен бы знать, поскольку они вскоре скажут, однако не мог ясно вспомнить эту часть будущего. Она ускользала.

Иногда страшновато быть мной…

– Тот, безголовый, снова был там? – спросил Костоправ.

Сообразив, о чем он, я ответил:

– Да, командир. Только не безголовый, а безликий. Голова-то у него была…

– Он может представлять собою источник проблемы, – предположил Одноглазый. – Если вспомнишь какие черты или вообще хоть что-нибудь, тут же рассказывай. Или записывай…

– Я не желаю, чтобы такое произошло с кем-нибудь еще, – сказал Костоправ. – Как мне вести кампанию, если люди вот так отключаются на несколько дней?

Я чувствовал уверенность, что ни с кем другим такого случиться не может, но говорить об этом не стал – иначе станут давить и расспрашивать, чего мне сейчас вовсе не хотелось бы.

– Мне нужно что-нибудь от головной боли. Пожалуйста. Боль – вроде похмельной.

– После прежних приступов было так же? – требовательно спросил Костоправ. – Ты об этом не говорил.

– Было, только не так сильно. Слегка. Этак на четыре кружки пива, если пиво варили Лозан Лебедь с Корди Мотером. Тебе это о чем-либо говорит?

Костоправ улыбнулся. То было пиво, лишь второе по мерзопакостности на всем белом свете.

– Мы с Гоблином не спускали с тебя глаз после Рокового Перелеска. Похоже было, что приступы будут повторяться. Не хотелось ничего упускать.

А вот это уже было весьма серьезно. Раз уж, находясь в этом времени, я помню кое-что из будущего, почему не помню визитов в прошлое, которые мне еще предстоит совершить?

И как они могли столь плотно следить за мной? Я их ни разу не заметил, а ведь держался начеку – как знать, из-за какого угла выскочит, размахивая шарфом-удавкой, Обманник…

– И чего добились?

– Ничего.

– Однако теперь за дело берусь я, – объявил, надувшись от важности, Одноглазый.

– Вот что и вправду внушает уверенность…

– Умниками все стали, – посетовал Одноглазый. – Раньше, помнится, молодежь уважала стариков…

– Верно. В те времена, когда она не имела возможности рассмотреть этих стариков поближе.

– У меня еще дела, – сказал Костоправ. – Одноглазый! По возможности будь с Мургеном. Продолжай беседовать о Деджагоре и обо всем, что там происходило. Где-то должны быть подсказки. Может, мы просто пока не опознали их. Если не сдаваться, что-нибудь да выплывет.

Он вышел прежде, чем я успел что-нибудь сказать.

Между Костоправом и Одноглазым явно произошло что-то касающееся и меня, а возможно, и нас всех. На сей раз я не многое помнил о том, где был. Все выглядело словно в первый раз, однако какая-то перепуганная, дрожащая тварь в темных закоулках моего сознания настаивала, что я просто переживаю заново уже пережитое, причем худший вариант вчерашнего дня еще впереди.

– Пожалуй, Щенок, отведем тебя теперь домой, – сказал Одноглазый. – Жена быстро излечит твои хвори.

Она вполне могла. Она – просто чудо. Одноглазый, который, кажется, отроду не способен никого уважать, обращался с ней вежливо и даже за глаза о ней говорил как о почтенной леди.

Да, она такова и есть. И все равно приятно, когда другие это признают.

– Ну хоть кто-то догадался сказать нечто приятное. Веди, брат.

Сам я не знал дороги. И тут мне снова вспомнились Копченый со скрытым Обманником. С чего бы?

31

Родня моя по жене, в частности матушка Гота, почти не прилагала усилий к улучшению мнения окружающих о нюень бао. Эта старая карга даже меня еле терпит – и то только потому, что иначе совсем потеряет дочь. А уж о ее отношении к Старику лучше не говорить.

Однако Костоправ ценил нас с Сари достаточно, чтобы настоять на обмене апартаментами, когда ее родичи месяц назад переехали со своих роскошнейших болот в этот занюханный город. Впрочем, даже они не сделают этот город более похожим на рай, если матушка Гота не будет хотя бы на улице держать язык за зубами.

Старик никогда не реагировал на ее непрестанные жалобы.

– Я, – объяснил он однажды, – тридцать лет знаю Гоблина с Одноглазым. Так что одна-единственная старая ворчунья, мучимая артритом и подагрой, для меня – ничто. Говоришь, она здесь всего пару недель, так?

Да, я говорил именно так. Интересно, каковы на вкус эти слова под соевым соусом? Или с большим количеством карри?