Суровые времена

Но, что касается характеров, их взгляды еще более различны. Например, у Костоправа Лозан Лебедь всегда грубит и о чем-то спорит. Госпожа же описывает его энергичным, болтливым и куда более симпатичным. Разницу можно объяснить тем, что интерес этого Лебедя к Госпоже – вовсе не братский.

А взять Копченого! Ни за что не догадаетесь, что они описывают одну и ту же тварь, – столь различны их взгляды на этого изменника. Затем Могаба и Нож. Оба также предатели с черным сердцем. О них ничего такого нет в книгах Костоправа, так как он не вел записей в ту пору, когда Нож дезертировал, однако в повседневной жизни он постоянно выказывает ненависть к Ножу – причем без всяких объяснимых причин. И в то же время, похоже, готов простить Могабу! Госпожа этих двоих рассматривает наоборот: Могабу сварила бы в одном горшке с Нарайаном Сингхом, а Ножа, возможно, отпустила бы подобру-поздорову.

С Ножом – тот же случай, что и с Лебедем и с Рамом.

Хотя, пожалуй, не стоит требовать от двух, любящих друг друга, согласия во всем.

Они даже подходили к Летописи по-разному. Костоправ в основном записывал все, что видел сам, а после возвращался назад, чтобы дополнить фактами, услышанными от других источников. Кроме того, он, отображая события задним числом, был склонен пофантазировать, поэтому его Летопись нельзя считать чисто исторической.

Госпожа же написала весь том по памяти, пока носила ребенка. И ее альтернативный материал, в основном получен из вторых рук. Самые сомнительные моменты ее книги я во время оформления всех путаных записей по единому образцу заменил материалом, каковой почитаю более точным.

Госпожа далеко не всегда довольна моей правкой. Костоправ же по этому поводу высказывается сдержанно.

Впрочем, главный мой недостаток – никак не могу удержаться, чтобы не поиграть словами и мыслями, отклоняясь при этом от темы. Я некоторое время общался с официальными историками из таглианской княжеской библиотеки, и эти ребята уверяли, что для историка главное – подробности. Будто бы ход истории может полностью исказиться, если один-единственный человек будет убит случайной стрелой в незначительной стычке.

Комната, где я пишу, – пятнадцать на двадцать два фута. Места хватает и для всех моих записок, и для старых томов Летописи, и для громадного стола из брусьев, на коем я работаю над несколькими замыслами одновременно. И еще остается около акра пола для Тай Дэя и дядюшки Доя.

Они с Тай Даем, пока я пишу, читаю и выверяю, вовсю стучат учебными деревянными мечами, или же с визгом лягают друг друга, порою при этом запрыгивая на стены. Если кто приземляется на моей территории – вышвыриваю. Они здорово навострились во всем этом – да и неудивительно, при такой-то практике, – но я полагаю, что против людей серьезных, вроде наших, из Старой Команды, такие штуки не пройдут.

Мне нравится эта работа. Куда приятнее должности знаменосца, хотя и она пока сохраняется за мной. Знаменосцу всегда первым приходится лезть во всякую ерунду, да к тому ж одна рука всегда занята тяжеленным древком со знаменем. Я, примерно так же как Костоправ, стараюсь не упускать подробностей. А его естественной сардоничности – просто завидую. Он говорит, что все у него вышло так хорошо только потому, что было время. В те дни, мол. Черный Отряд был всего-навсего шайкой оборванцев и ничего особенного с ними не происходило. Теперь же мы – постоянно в глубоком дерьме. Мне это не по нраву. И капитану – также.

Представить себе не могу человека, коему власть, нежданно свалившаяся в руки, доставила бы меньше удовольствия. Он и не слагает ее по сию пору лишь оттого: что не верит, будто кто-то еще способен командовать Отрядом надлежащим, по его мнению, образом.

Я смог провести несколько часов, не проваливаясь в темный колодезь прошлого. Чувствовал себя неплохо. Сари также пребывала в прекрасном настроении.

Кто-то появился у дверей.

Вскоре Сари ввела к нам капитана. Дядюшка Дой с Тай Даем продолжали трещать мечами. Некоторое время Костоправ взирал на них.

– Оригинально.

Судя по тону, они не произвели на него впечатления.

– Это не для войны, – объяснил я. – Это фехтование для одиночек. У них множество таких героев – одиноких волков. Подобное тоже не впечатляло нашего Старика. Его вера в необходимость братьев, прикрывающих спину, почти что религиозна.

Фехтовальное искусство нюень бао – сплошь череда кратких, но интенсивных периодов нападения-обороны, перемежающихся замиранием в самых причудливых позах, причем бойцы, почти не шевелясь, стараются предугадать дальнейший ход противника.

Дядюшка Дой в этом весьма искушен.

– Ну да, грациозно, не спорю. Почти как танец. Войдя зятем в клан Сари, я был посвящен в боевые искусства нюень бао. Даже если бы не пожелал – дядюшка Дой настаивал. Мне они не очень-то интересны, но – на что не пойдешь ради поддержания мира в семействе. И как упражнения неплохо.

– Каждая поза и движение, капитан, имеют названия.