Суровый воздух

Десять минут спустя веселье вспыхнуло с новой силой. В аудиториях, в коридорах, во всех углах, где только можно было повернуться, везде, даже на лестницах, танцевали. У буфетов толчея: вода с сиропом, конфеты, мандарины – все нарасхват. В сутолоке Черенок потерял своих принцесс и коломбин, обещавших ему разыскать Галину. Он стоял спиной к перилам и курил. Его охватило то особенное чувство обретенного покоя, которое приходит к людям, попадающим из напряженной фронтовой обстановки в мирные условия жизни. Напротив, у окна, он заметил молодого человека в военной форме без знаков различия, с палкой в руке.

«На протезе. Отвоевавшийся фронтовик», – решил про себя Черенок и подошел к нему.

Через минуту они вместе пробирались по коридору.

– Филологи, эти всегда скопом, вместе. Их аудитория в середине, – пояснял по пути студент на протезе.

У одной из дверей он остановился.

– Вот здесь. Заходите, – показал он летчику. Из открытой двери неслись звуки вальса.

Сердце Черенка взволнованно забилось. Рука. машинально провела по волосам. Он нетерпеливо шагнул в аудиторию. Там, в глубине комнаты возле рояля собралась группа студентов. Девушка в голубом с цветами платье, стоя спиной к нему, листала ноты. Это была Галина. По одним движениям рук Черенок узнал ее и почти бегом бросился к ней.

– Галя!

Музыка оборвалась. Все повернули головы в сторону этого молодого, чем-то очень возбужденного военного.

Одна Галинка не шелохнулась, точно окаменела, услышав его голос. Только побледневшие тонкие пальцы впились в крышку рояля. Шея под крупными темными завитками волос порозовела Галина вздрогнула, порывисто повернулась к нему лицом. Листы нот, задетые ею, посыпались на пол.

– Ты?!

Все время она жила томительной надеждой на встречу. Но теперь, когда минута эта наступила, она испугалась, будто случилось что-то неожиданное – негаданное. Она воображала его себе таким, каким он был в последний день расставания – грустным, бледным, немного болезненным. А сейчас?

Загорелое обветренное лицо, блестящие, с восторгом устремленные на нее глаза, во всю грудь ордена. Он словно вырос, возмужал и похудел, прямо не узнать! Но это был он, Василек, живой, с его привычным шрамом на лбу, широкими плечами, черными, откинутыми назад волосами.

– Ты?! – повторила она почти неслышно, увидела его руки, протянутые к ней, прильнула к его груди, прижалась мокрой щекой к жесткой гимнастерке. – Я столько ждала тебя… – сказала она прерывающимся голосом, в котором зазвучали новые, не знакомые Черенку нотки.

– Ждала? – облегченно вздохнул Черенок и взволнованно прошептал: – Я люблю тебя…

Он взял ее голову ладонями, молча посмотрел в налитые счастливыми слезами глаза и вдруг почувствовал, что все тревоги и сомнения, мучившие его вдали от нее, мигом исчезли, будто никогда их и не было.

Студенты, с которыми он застал Галину в этой комнате, неслышно удалились. Первые минуты напряжения и неловкости сменились взволнованным оживлением.

Галина прикрыла распахнутую дверь, села. Черенок неотрывно следил за каждым ее жестом, словом, взглядом. Он знал: потом, там, он долгие месяцы будет повторять их в памяти.

– Я тогда писала тебе… Помнишь? Я не так писала… Я к тебе хотела сбежать. Из дому. От всех. Я тогда ни о чем не думала… Только хотела видеть тебя, быть с тобой, рядом, – говорила она дрожащим голосом.

Ее несвязный, но непосредственный рассказ о том, о чем она никогда не писала ему, перемешивался подробностями о себе, своей жизни, учебе, о своей любви, про которую не смогла б рассказать ни матери, ни самой близкой подруге.

Василий слушал Галину, глубоко тронутый ее откровенностью, верил ей и был ей благодарен.

Так же торопливо и беспорядочно он рассказал Галине, как встретился в Орле с ее земляками, как принимал от них в подарок самолет, говорил о своих друзьях, о своей тоске по ней и о том, как светлело на душе, когда приходила от нее весточка. Тогда он чувствовал себя сильнее. Хотелось летать и летать без конца, драться с каким угодно врагом!

Кто-то улыбающийся заглянул в дверь.

– Пойдем… – шепнула Галина лётчику.

Черенок подхватил ее под руку и почти бегом увлек к выходу. Одевшись, они вышли на улицу и остановились перед наметенным сугробом. Черенок взял девушку на руки, перешагнул через сугроб и осторожно опустил на садовую скамейку.

– Говорят, счастья не дождешься… Неправда. Вот оно и пришло, с новым годом вместе, – радостно говорила Галина.

Черенок целовал ее в разрумянившиеся щеки, губы, глаза. А в холодном безоблачном небе сияла голубая луна.

* * *

Все последующие дни в Москве Черенок провел как во сне. Ни на минуту не покидало его предчувствие чего-то большого, такого незабываемого, что останется в сердце на всю жизнь. В наградном отделе назначили день, когда он должен будет явиться в Кремль получать награду. Все вечера он неизменно проводил с Галиной. Их можно было встретить и в Большом театре, и в концертном зале имени Чайковского, и во МХАТе. Они вместе написали Александре Петровне и Сергею. Письма были бодрые, счастье так и выпирало между строк. А дни проносились как ракеты.