Суровый воздух

«Придет же когда-нибудь конец моим мучениям», – подумал он и вдруг в ту же секунду отчетливо увидел нечто большое, каплевидное, падающее с высоты.

Пузатые немецкие бомбы, сброшенные «юнкерсом», пронеслись сверху, не зацепив никого, но Скворцов как угорелый шарахнулся от строя, будучи глубоко уверен, что, не увернись он вовремя, самолет его был бы смят, раздавлен.

От такой мысли руки его одеревенели, волосы на голове зашевелились, он зарыскал глазами по сторонам. Воздушной струей машину подбросило, а Скворцову почудилось, что это бомба царапнула по консоли крыла. Лицо его стало мертвенно бледным, ужас парализовал волю. Судорожным движением ручки управления он бросил машину в сторону от боевого курса.

Но тут случилось непонятное. Слева, строго наперерез ему, вырвался какой-то штурмовик и прижался к его крылу настолько близко, что пошевельнуться стало опасно.

«Ну, конечно, Оленин… Кто еще, кроме этого ухаря, так летает», – скривившись, подумал Скворцов, перекладывая самолет на левое крыло. Но в то же мгновение, словно ожидая такого маневра, самолет Аверина резким скольжением справа в середину строя вынудил его стать обратно на свое место. Зажатый с обеих сторон, Скворцов летел как в клещах.

Группа приближалась к цели. Огонь зениток усилился. Ведущий Хазаров перешел в пикирование. Вслед за ним один за другим переходили в пике ведомые. Очередь Скворцова. Но он, отчаянно маневрируя между самолетами Оленина и Аверина, в атаку не переходил. Цель уползла под крыло. На земле уже видны были разрывы бомб Хазарова, а они все еще продолжали лететь на запад. Видя, что его спутники не снижаются, не атакуют цели, Скворцов облегченно вздохнул и подумал, что они также не хотят подвергать себя опасности…

«Ага! Дело понятное… Сговоримся, значит», – решил он про себя, но тут же вынужден был разочароваться. Не выдержав больше, Оленин развернулся и понесся на Керчь, прошивая сумерки мечехвостыми эрэсами. За ним повернул и Аверин, приказав бортстрелку следить за самолетом вверху.

Оставшись в небе один, Скворцов нащупал рукоятку аварийного сброса бомб и, не глядя вниз, потянул. Несколько пушечных очередей в пространство – и поворот обратно к морю. Выйдя из зоны обстрела, он юркнул к воде и взял курс на Тамань.

Хазаров отлетел от цели, сделал круг, пытаясь собрать свою группу, но радиопередатчик почему-то не работал. На его сигналы бортовыми огнями никто не ответил. По пути на базу над проливом он заметил какой-то «ил», летевший в темноте тем же курсом, что и он. Желая узнать, чья это машина, подполковник включил свой посадочный прожектор. Яркий луч осветил идущий впереди самолет.

«Ага, Скворцов. Оторвался от группы в темноте», – отметил он и, мигнув ему аэронавигационными огнями «я свой», выключил освещение. Снова повис полумрак. Только из моторных патрубков, ослепляя глаза, вырывались красно-голубые метелки выхлопов.

Уже подлетая к таманскому берегу, Хазаров увидел, что позади Скворцова появились огоньки еще одного самолета.

«Группа понемногу собирается», – с удовлетворением подумал он и по привычке потянулся к усам, но, вспомнив, что щетка находится в кармане под комбинезоном, подполковник опустил руку на тумблер прожектора и… оцепенел. Вместо номера «ила» в брошенном вперед луче блеснул крест «мессершмитта». Пользуясь темнотой, враг подкрался к хвосту Скворцова.

Хазаров рванул ручку управления и, не целясь, дал очередь изо всех стволов. Немец исчез в темноте. Выигрыш во времени исчислялся секундами. Обреченный Скворцов остался жить.

Кем был Скворцов и как он попал в боевую семью военных летчиков – людей, для которых товарищество, дружба, взаимопомощь в бою были священными правилами, написанными кровью, пролитой в битвах с врагом?

Когда-то Антона Скворцова звали Тусиком, и он бегал по Луганску в коротких штанишках. Отец его был завмагом. Мать, женщина избалованная, не находя дела, достойного себя, предпочитала, как она говорила, посвящать свои дни воспитанию единственного сына. Положение мужа позволяло ей не работать и хорошо одеваться. Сына она также наряжала в костюмчики каких-то необыкновенных фасонов, из-за чего Антону постоянно приходилось терпеть насмешки от товарищей. Он жаловался матери, а та твердила ему:

– Не связывайся с ними. Они тебе неровня. Ты умница. У тебя способности! Они завидуют тебе.