Читаем Суррогат полностью

Суррогат

В своём новом повествовании автор уводит читателя за пределы России, во Францию, в Грецию и даже в современный русский монастырь на Афоне. Подведение черты под эпохальными переменами – способна ли на это современная литература? Поставив перед собой непростую задачу, автор идёт обходным путём, пытается выявить взаимосвязи между тектоническими сдвигами современности и чисто человеческим, но не менее тяжёлым недугом наших дней. Утрата смысла жизни, отрыв от общества и одиночество – удел опять очень многих.Неискушённый читатель, конечно, спросит себя, откуда в жизни героев так много неблагополучия? Отражает ли это реальную жизнь людей в России и в Старом свете, где автор прожил много лет? Повесть пронизана печалью. Но, несмотря на трагизм предлагаемых читателю жизненных коллизий, повествование вряд ли пессимистично. Ведь для одних судьба – это фатум. А для других – осознанный выбор, подразумевающий под собой цельность мировоззрения и ответственность…

Вячеслав Борисович Репин

Проза / Современная проза18+

Вячеслав Репин

Суррогат

СУРРОГАТ

повесть






В тот памятный год о коронавирусе ещё только начинали говорить, а со мной уже случилось всё самое худшее, что бывает в жизни. Я потерял самого близкого мне человека. Вылечить жену от онкологического заболевания так и не удалось. И даже месяцы спустя скорбь не переставала скручивать меня в узел. Бороться с собой я и не пытался. Хотя зачем-то заставлял себя беречь силы, словно боялся, что меня не хватит на остальное, ещё только предстоявшее. А предстояло нести свой крест до конца.

В московской квартире всё напоминало о вчерашней жизни. Оставаться здесь было выше моих сил. Пришлось подумать о том, как жить дальше. Годы назад, до брака, я успел пожить во Франции, и от прошлой жизни в Париже у меня оставалась крохотная двухкомнатная квартирка, купленная в кредит, с которым я до сих пор ещё не рассчитался. Планировал продать её, но руки всё не доходили. Мы с женой и её детьми от первого брака приезжали в отпускное время и останавливались в этой квартире. Сюда я и приехал из Москвы, причём на своём московском джипе, повидавшем уже и не такое; оставить машину в любом случае было негде. На этом допотопно-чёрном, рычащем чудище я беспардонно и разъезжал по Парижу, да ещё и с российскими номерами.

В четырёх стенах парижской квартиры жить тоже оказалось невмоготу. Знакомые помогли мне снять другое жилье. Так я и обосновался к концу лета в Йере, настоящей загородной дыре. Престарелая русская эмигрантка сдала мне скромную, но отдельную часть дома, в котором жила сама…




В начале октября дни стояли тёплые, солнечные. В воскресенье я решил прогуляться по старым местам. Тянуло побродить по лесным аллеям, подышать прохладой осеннего леса. Приезжая во Францию вместе, мы с женой когда-то исходили вдоль и поперёк весь зелёный массив к северу от Парижа. И лишний раз хотелось что-то сверить в себе. Я всё ещё пытался хотя бы на пару часов приостановить время, неумолимо втягивавшее меня в ненужную мне новую жизнь.

На знакомой лесной автостоянке всё было по-прежнему. Как только я припарковал машину, меня охватило чувство, что я вернулся. И в этом было что-то нереальное. Вокруг – оглушительная тишина. Ни шума с дороги, ни птичьего щебета. Доносился лишь осторожный, невнятный стрёкот и шелест самого леса.

Лес выглядел ещё летним. Трава на обочинах оставалась свежей, зелёной. Из нескольких просек, разбегавшихся от развилки на все четыре стороны, я выбрал самую широкую, чтобы проще было ориентироваться, и направился туда, где было солнечнее. Невольно приглядываясь к листве и кустарнику, я вскоре наткнулся на горстку опят. Не рановато ли для опят? Листопада, дождей ещё не было. Объяснение могло быть только одно: лес был завален несметным количеством валежника. Палые деревья так и не были убраны после урагана, о котором писали и говорили несколько лет назад.

Собирать грибы в одиночку – занятие непривычное. Особенно остро это сознаешь, если попадаются настоящие, хорошие грибы. Поделиться радостью не с кем, а это всегда странно. Зато начинаешь буквально вкушать каждое мгновенье. У одиночества есть не только плохие стороны. Впервые я это осознал ещё в молодости, когда я ещё только начинал принимать себя за писателя, а заодно и за инакомыслящего. В летние месяцы я бедствовал на даче, снимая домик в Переделкино, и однажды решил пойти за грибами. Суп из подберёзовиков, собранных на соседней вырубке, показался мне в тот день царским обедом.

Ни о каких грибах я сегодня даже не думал. Но когда наткнулся на боровик, я понял, что ходить мимо таких грибов и просто на них любоваться не смогу. Как бороться с таким соблазном? Белый гриб размером с кулак жалко было срывать. Опустившись на корточки, я озирался по сторонам в поисках всего семейства. Так учил меня в детстве дядя, заядлый грибник. Он утверждал, что грибы появляются сами, стоит только притаиться и присматриваться к лесу, одновременно вырисовывая в уме, как грибы должны выглядеть.

Я увидел ещё один белый гриб, а затем ещё. Время было действительно грибное. Грибы пришлось собирать в пластиковый пакет, высвобожденный из-под бутербродов. Увлекаясь, я рыскал по траве и листве. Но больше ничего не попадалось, а солнце мельтешило теперь с другой стороны аллеи.

Я перебрался через дренажную канаву в соседний лесной массив. Дубовая чаща, поросшая кустарником, здесь оказалась непролазной. Боровики в таких местах растут редко. Но лес завораживал тишиной, напоминал что-то давнее, забытое. Дальше идти уже не хотелось.

Меньше чем за час мой пакет всё же оказался полон отборных боровиков. Приходилось выбрать окончательно: грибы или прогулка. Увесистую ношу нужно было, конечно, спрятать и забрать уже на обратном пути к машине. Я сел на пенёк и подумал о чём-то совсем другом, когда вдруг раздался треск сучьев.

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза