Кеке прижимает украденную карту доступа к двери палаты, и замок со щелчком отпирается. Женщины проскальзывают в тускло освещенную комнату и на цыпочках подкрадываются к койке. Под простыней лежит худая спящая девушка. Пациент «Сигма» одета в белую марлевую маску, а на ее руках повязки. Она подключена к капельнице и датчику сердечного ритма, ее медовые волосы, местами испачканные кровью, рассыпались по белой хлопковой наволочке. Кеке использует свой телефон, чтобы беззвучно просканировать медицинскую карту.
У двери слышится шум. Кирстен бросает на Кеке взгляд, словно говорящий: «Ты увидела все, что хотела?», и Кеке беззвучно отвечает: «Почти». Она оглядывается вокруг в поисках того, на чем могут быть отпечатки пациентки, но комната минималистична до предела: тут даже урны нет. Кирстен жестом показывает торопиться. Кеке уже готова бросить поиски, когда ее приложение по диабету издает звуковой сигнал, предупреждая принять инсулин: как сигнал подводной лодки. Пациентка ворочается.
«Сигма» открывает глаза, полные страха, и хватается перевязанными руками за поручни койки. Пытается сесть, но не может.
— Кто вы?
Бл***ть.
Стоит ли Кеке солгать? Сказать, что они пришли спросить, что она будет на обед? Умение лгать — один из многих талантов Кеке.
Пациентка нажимает на кнопку на пульте, и Кеке ожидает, что сработает тревога, но вместо этого над их головой включается свет, являя их во всей красе. Кирстен бледна, как лист бумаги.
— Кто вы? ― снова спрашивает пациентка. Как теплые побелевшие пальцы на холодной стали.
— Мы друзья, ― отвечает Кеке.
— Это не ответ.
Она нажимает другую кнопку на пульте, и кровать сгибается под углом, помогая ей принять сидячее положение. Хлопковая простыня, прикрывающая ее тело, опадает на колени, обнажая перевязанные плечи и грудь, и датчик, прикрепленный к животу.
— Ты беременна, ― замечает Кирстен, не сумев сдержать удивление.
В глазах суррогатной матери появляются слезы. Она поднимает свои перевязанные ладони к лицу, закрывает глаза. Когда ее пальцы касаются марли, она с ужасом отдергивает их, а затем снова принимается исследовать незнакомую ткань. Вскоре она начинает сдирать с лица маску.
— Не надо, ― говорит Кирстен, но уже поздно.
Маска легко срывается, и они видят свежие травмы на лбу и щеках. На них наложены швы, и они блестят от мази.
Кеке чуть ли не вздрагивает от этого зрелища, но пытается сохранить выражение лица нейтральным. Просто от того, что она смотрит на обгоревшее и израненное лицо суррогатной матери, собственное лицо болит. Внутри нее начинает клубиться гнев.
Пациентка ищет на стене зеркало, но тут нет зеркал. Кеке неохотно протягивает ей свой телефон с открытым приложением «Миррор»
— Кто сделал это со мной?
— Это мы и пытаемся выяснить.
Девушка начинает шмыгать носом, и Кирстен протягивает ей носовой платок из коробки на подоконнике.
— Это моя вина, ― говорит она.
— Неправда, ― говорит Кеке, приблизившись на шаг и украдкой стащив кусок повязки с постели.
— Моя. Этим утром я жаловалась по поводу работы. Жаловалась на удачливую тошноту. Я мечтала, чтобы эта беременность закончилась, чтобы не быть суррогатной матерью.
— Как по мне звучит вполне разумно, ― говорит Кеке. — Быть беременной нелегко. Особенно, когда ты делаешь это для кого-то другого.
Кирстен подходит ближе.
— Ты беспокоишься о ребенке?
— У меня дурное предчувствие, ― плачет суррогатная мать. — Очень дурное.
— Что говорят врачи?
— Что с ребенком все в порядке. Они внимательно наблюдают за нами.
Все девушки одновременно смотрят на аппараты и видят обнадеживающие каракули сердечного монитора плода.
— Но тот взрыв… как ребенок мог выжить после такого?
— Расскажи нам, что произошло.
Сигма колеблется, затем опускает плечи и начинает рассказ.
— Я шла через сад и нашла пасхальное яйцо. Отравленное пасхальное яйцо.
Кирстен хмурится.
— Отравленное?
— Заминированное, ― поясняет Кеке. — В играх в виртуальной реальности и симуляторах мины маскируются под бонусы, и их называют отравленными пасхальными яйцами. Дело тут не в настоящем яде. Очевидно.
— Но это было настоящее пасхальное яйцо, ― говорит пациентка. — Очень красивое.
Кеке прищуривается, размышляя. Кто пытался навредить СурроСестре? Их уважают больше всех в стране.
— У тебя есть враги? ― спрашивает Кирстен, и СурроСестра качает головой.
— Нет. Я имею в виду, несколько моих школьных подруг позавидовали, когда меня взяли в организацию, но у меня никогда не было врагов.
Кеке с Кирстен переглядываются. До этого момента.
— Что вы здесь делаете? ― спрашивает голос за их спиной, и они подпрыгивают.
— Матушка Блейк, ― произносит суррогатная мать, дрожащим от плача голосом. — Я не слышала, как вы вошли.
Крупная, солидная женщина, занимающая руководящую должность среди СурроСестер, входит в комнату. Ее медная булавка отполирована до идеального блеска и агрессивно светит в их сторону.
— Кто вы, черт возьми? Как вы сюда попали? ― спрашивает женщина нарушителей. — Я зову охрану!