Одним из самых популярных кинорежиссеров 60-х был Жан-Люк Годар, творчеству которого Зонтаг посвятила эссе в сборнике «Против интерпретации» и позднее, в феврале 1968-го, еще одно. Годар был на три года старше Сьюзен. С феноменальной скоростью он «снимал картину каждые несколько месяцев». К концу 1968-го, когда ему было 38 лет, он снял в общей сложности 18 фильмов. Несмотря на свое желание уничтожить волю, она восхищалась такими ницшеанскими творцами: «У всех великих героев культуры нашего времени есть две общие черты. Они были выдающимися аскетами, а также уничтожителями»[785]
. Такому героизму могли быть созвучны только «монашеская келья» и эстетика безмолвия.Впрочем, в Годаре ее интересовало кое-что еще, на что она ориентировалась в своей работе над картиной. «Я все еще такой же критик, каким был во времена работы в Cahiers du Cinéma, – цитировала она его слова. – Разница лишь в том, что сейчас я не пишу критику, а снимаю». Годар нашел «новую лирическую и пафосную тему для кинематографа – любовь к книгам, истинное стремление к культуре, интеллектуальная незрелость, отчаяние человека, которого душат собственные мысли»[786]
. Он показал пример того, как критик может стать художником и творцом:Многие пытались ему подражать, но мистические и интерпретационные качества его картин сложно повторить. Зонтаг очень хорошо разбиралась в кино и кинокритике. Она была членом жюри Венецианского кинофестиваля 1967 года, а также членом отборочного комитета Нью-Йоркского кинофестиваля. Знала-то она о кино очень многое, но вот ее собственная киноработа «Дуэт для каннибала» зрителей только запутала.
Экман исполняет роль Томаса – секретаря революционера Бауэра, находящегося в Швеции в ссылке, странноватого, но харизматичного. Агнета Экманнер исполняет роль Ингрид, жены Томаса, и с ужасом наблюдает, как тот все больше попадает под влияние Бауэра. Бауэр («снятый» с Якоба Таубеса и похожий на профессора Булгаро из романа «Благодетель») женат на итальянке по имени Франческа. Ее образ, по сути, мало отличается от образа безвольной женщины фрау Андерс. «Ей не нравится, когда к ней прикасаются, – заявляет ее муж. – Лучше всего не обращайте на нее внимания»[788]
. Бауэр страдает от какого-то заболевания, что только накаляет атмосферу недоверия.«Не сюжет, а инцидент», – говорил Уорхол сотрудничавшему с ним Рональду Тавелю, а также предлагал эту фразу в качестве девиза фильма[789]
. Инциденты случаются. Франческа запирается в машине и пеной для бритья заспреивает лобовое стекло. Она обвязывает марлей голову Томаса. Когда Томас слушает пластинку, раздается голос Бауэра, обращающийся непосредственно к Томасу. Все это чисто сюрреалистические ходы. Ингрид приходит в дом Бауэров, подпадает под его чары, трахается с ним на диване, после чего становится безвольной женщиной-тряпкой. Франческа кормит Ингрид со своей тарелки, они флиртуют, Бауэр кончает жизнь самоубийством, но он, понятное дело, не умер по-настоящему. Образ Томаса – это пример навязчивых мыслей Сьюзен о слепоте, а возвращение Бауэра – пример «маниакальной темы ложной смерти».Фильм гораздо интересней анализировать, чем смотреть. Зрителю остается только посочувствовать судьбе актеров. «Шепотом, не раскрывая рта, мы спрашивали друг друга: «Что это вообще такое?» – вспоминает Йоста Экман[790]
. Вначале, как говорила Агнета, «мы пребывали в большом возбуждении. Думали, что этот фильм станет новым словом в кинематографе. Мы не могли судить. По сценарию было мало что понятно». И Сьюзен не могла объяснить, что она имеет в виду. «Мне кажется, она не чувствовала актеров», – говорил Йонсон. После того как актерам не удалось получить от автора убедительных объяснений, все пожали плечами и вернулись к работе.«О ЧЕМ ВСЕ ЭТО БЫЛО… МНЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО НИКТО ТАК И НЕ ПОНЯЛ», – ГОВОРИЛ ПИТЕР ХАЛД.
Сьюзен оказалась изолированной. Актеры знали друг друга, потому что работали вместе уже не первый раз. У Зонтаг не было опыта написания сценариев и режиссуры, а также понимания шведского языка и менталитета. Во Вьетнаме незнание языка сделало ее зависимой от интерпретации мира другими людьми, и в Швеции произошло приблизительно то же самое.